— Здравствуй, Хан.
Он обернулся, на самом деле поморщившись. Как предсказуемо.
— Извини…
— Ты опять скажешь, что чем-то занят? Ты ведь совершенно свободен. Почему ты меня сторонишься? Я что-то не так сделала?
Его рыжая голова-вспышка, казалось, еще ярче засветилась от пламени недосягаемых свечей:
— Да потому что… — он сжал кулаки и потряс ими в воздухе, точно схватил за шкирку невидимого врага. — Потому что я знаю истинную причину происходящего!
— Причину? — Гемма распахнула наивные глаза, в них кристаллики малахита доверчиво сверкнули.
— Надо наконец-то поговорить! Пойдем к тебе в хижину, не хочу, чтобы у нашего разговора были свидетели.
Сидя уже за ее столом, Ханниол подбирал правильные слова, искоса поглядывая на то, как Гемма пронзительно смотрит в его сторону. Его порой бросало в дрожь от взора зеленых зрачков, а иногда даже приходилось с опаской оглядывать и себя: не покрылся ли он сам этой зеленью? Взор Геммы не был ни приятным, ни наоборот отталкивающим, он являлся каким-то… физически ощутимым, что ли.
— Короче, во всем виноват Гимземин.
— Вот как?
Наверняка она подумала, что Хан хочет свалить проблему на отшельника лишь бы от нее отвязаться, поэтому поспешил пояснить:
— В своих алхимических опытах он изобрел напиток, который назвал странным именем «любовь». Сделал он это не со злого умысла, я знаю — просто очередной эксперимент. Да и виноват, по сути, не он, я мое любопытство. В общем…
— Ты его выпил?
— Да. По глупости! Он вызывает странную привязанность к тому, кого впервые увидишь. Поверь мне, то что ты испытываешь сейчас ко мне, я испытываю к Астемиде. Сколько уж раз хотел избавиться от дурного чувства! Порой хочется просто вырвать его вместе с грудью, но все бесполезно. Представь: даже смерть не помогла!
— Это болезнь?
— Гимземин сказал, что да. Он обещал поискать противоядие… я сам жду избавления, пойми ты меня!
Гемма сложила ноги крестиком и, сидя на кровати, принялась ими раскачивать, осмысливая пестрые новости.
— Постой, но ведь я-то…
— Ах, да! Самое важное не сказал: помнишь, ты пришла ко мне в гости и без разрешения выпила…
— О ужас! — Гемма, кажется, догадалась. — Тот чай предназначался ей! И ты, злодей такой, подлил отраву…
— Стоп, стоп! Ты сгущаешь краски, я просто хотел, чтобы Асти меня не отвергала, чтоб мы были почаще вместе. Это что, преступление? Ты этого разве не хочешь?
Потом некоторое время помолчали, отрешенно глядя по сторонам. Пол и бревенчатые стены хижины были покрыты прозрачным лаком, создавая повсюду блестящие поверхности, заигрывающие с крупицами света. В других домах все выглядело поскромнее. Серое пятно под ногами Геммы так до сих пор и не исчезло, даже когда ее ноги были приподняты над полом или землей, пятно, словно преданный темный страж, болталось где-то рядом, безропотно следуя за хозяйкой, куда бы она не направлялась.
— Оно мне идет?
Ханниол пожал плечами, несколько изумленный неожиданным вопросом.
— Твоей красоты оно не портит, это точно.
— О-о-о… — Гемма довольно прищурилась.
Тем временем кошастый с важностью вышагивал по поляне, подняв хвост трубой. Сегодня охота удалась на славу, из его зубов торчала трепыхающаяся бумажная птица. Вырваться на свободу у нее не было никаких шансов. Риатта стала невольной свидетельницей этой картины, тут же пожурив нахального зверя:
— Лео, а ну оставь бедняжку в покое!
Кошастый заурчал и попятился назад, решив во что бы то ни стало сохранить добычу. Риатта ловко схватила его за хвост, потом бережно подняла на руки.
— Лео, как тебе не стыдно обижать слабых! Все бабочки от тебя шарахаются, у них уже крыльев целых не осталось. Теперь еще и несчастная птичка!
Слушая непрестанное мурчание, которое можно было расценивать либо в качестве извинения или же как грубое огрызание — не поймешь, Риатта выдернула из клыков кошастого его трофей да хотела уже отпустить на волю. Но в последний момент остановилась. Странная какая-то птица попалась: крылья, туловище — все как у остальных, но вот глаза… Вместо глаз почему-то оказались нарисованные числа 9 и 10. Ого… сумрачная догадка тут же пришла в ее голову, она принялась осторожно разворачивать лихо свернутую бумагу и сначала даже не поверила увиденному: это был последний, всем миром разыскиваемый листок. Правда, мятый-перемятый, но теперь уж ничего не поделаешь. Как он умудрился так ловко замаскироваться?
— Молодчина, кошастенький!
— Мррр… — Лео обиженно отвернулся.
Ингустин по утрам обычно долго пил шипучие напитки и предавался немногочисленным воспоминаниям прошлого. Когда он услышал стук в дверь, подумал, что это наверняка Ханниол или же Исмирал. Великий изобретатель нередко обращался к нему за помощью, как к самому безотказному, если в строительстве новой ракеты одной пары рук очередной раз не хватало. Но на пороге нарисовалась худенькая Риатта: сарафан в горошек, красная ленточка в волосах — все как обычно.
— Привет, Ин!
— Ты? — хозяин оказался несколько разочарован.
— Я, — представилась Риатта, — вот тебе подарок.
Ингустин осторожно принял листок, но как только увидел цифру 9, стоящую между двумя волнистыми знаками, резко приподнял брови. Его глаза восторженно распахнулись прежде, чем ум успел осмыслить произошедшее. Потом пришла блаженная улыбка и лишь в самом конце зашевелились губы, словно каждая часть его лица думала и действовала самостоятельно:
— Ну и ну! Спасибо, Ри! А чего он мятый такой? Где находился?
— Вообще-то не мне спасибо, а Лео. Это ведь последний, да? Можно я посмотрю, как ты будешь его вклеивать? Страсть как интересно…
— Конечно, конечно, вот только…
Ингустин положил листок на стол и принялся тщательно его разглаживать сначала одним кулаком, затем другим. Увы, мало что изменилось — линии предыдущих изгибов да изломов никуда не девались и волшебным образом не исчезали.
— Сейчас мы либо горько посмеемся над свой глупостью, либо станем свидетелями…
— Чего свидетелями? — Ри несколько раз хлопнула ресницами, изображая эпицентр всего существующего любопытства.
«Действительно, чего?» — пронеслось в голове у Ингустина. Он достал с полки книгу «Сказания о Грядущем», сдул с нее пыль и бережно погладил бархатную обложку. Потом открыл. Абсолютно пустые страницы веяли своей незапятнанной чистотой да сопутствующей ею скукой. Ин многократно пытался вглядываться в них, даже подносил к пламени огня, надеясь узреть хоть какие-то строки, или зашифрованные знаки, или… Впрочем, все бестолку: никогда еще абсолютная пустота не выглядела так загадочно. Потом он взял тюбик с клеем, аккуратно намазав его на оторванный корешок мятого листа, прикрепил его на место и стал ждать.
— Может, должно пройти какое-то время? Клею надо высохнуть… — Ин закрыл книгу, а ее буквы на перламутровой обложке вдруг сверкнули. — Ого, это неспроста.
Когда же книга оказалась повторно открытой, Риатта тихонько взвизгнула и ухватилась пальцами за рукав его рубашки. На белых полях появились строчки текста: излишне напыщенные буквы витиевато тянулись друг за другом, хором слагая слова, которые, в свою очередь, соединялись в предложения. Это не почерк Авилекса — однозначно, изящный готический шрифт с пикообразными взлетами, волнисто закрученными концами и легким наклоном вправо, везде строго пропорциональным, выглядел совершенством каллиграфического искусства. Так изящно на поляне не умел писать никто, даже художница Анфиона. Ингустин задумчиво потер свою оплавленную часть шеи, долго ничего не говорил, затем еще раз поблагодарил гостью:
— Спасибо огромное, Ри! Я уж потерял надежду, если быть до конца откровенным.