У мамы тогда всё получилось. Кто знает, может и у меня получится? Правда, для этой мадмуазели я был никто. Всего лишь существо мужского пола, испытывающий к ней какие-то чувства, не до конца понятные ему самому. Но когда я увидел, насколько уверенно себя чувствует здесь эта костлявая старуха то, я рискнул заговорить. Сначала я просто рассказывал ей о себе. О том, что я люблю и чего не люблю. А люблю я озёра. И не люблю реки и моря. В озёрах есть покой и умиротворённость. Не знаю каких сказок я наслушался в детстве, но почему-то был уверен, что я – озёрный мальчик. Что когда-то я жил в том поразительной красоты озере, на которое мы ездим с родителями каждое лето.
Видимо, жизнь в озере мне надоела и поэтому я перестал играть с рыбками и вылез на берег. В результате я стал уже не озёрным, а простым домашним мальчиком. Но был уверен, что я обязательно вернусь в то озеро. Я бы и сейчас вернулся. Но маму жалко. А сейчас мне очень жалко нашу больную. Такую красивую и такую беспомощную. Я был уверен, что она никогда не видела того прекрасного озера. Иначе бы не избрала бы такой мучительный способ ухода из этого вонючего мира. Просто ушла бы на дно этой поразительной красоты озера и всё. И я бы мог уйти вместе с ней. Ведь без неё здесь будет плохо. Тоскливо и неуютно. А с ней и там, и здесь может быть так хорошо, что даже подумать об этом страшно.
Потом я спрашивал её купалась ли она когда-нибудь в радуге. Я почти был уверен, что нет. А я купался. Поблизости от того большого озера есть множество маленьких. Это когда с горы падает водопад, а внизу образуется такое небольшое озеро. Если водопад горячий, то это озеро – тёплое. Если же водопад холодный, то вода в этом озере ледяная. В ясный солнечный день, под лучами солнца над таким водопадом всегда висит радуга. Ты ныряешь в озеро, а такое ощущение, что купаешься именно в радуге. Хочешь выбирай красный цвет, хочешь жёлтый, хочешь оранжевый – радуга к твоим услугам. Я уверял её, что мы обязательно как-нибудь выберем время и искупаемся в такой радуге. Вдвоём. Обязательно искупаемся.
Потом я читал ей стихи. Разные и всякие. О глупом маленьком мышонке. О прекрасной незнакомке, что прошла словно сон мой легка, об улице, фонаре и аптеке. Словом, вся та чушь, которая осела в бедной моей голове в результате общения с матерью, помешанной на Блоке. Стихи о прекрасной даме. И о бедных рыцарях, явно недостойных её. А ещё я читал ей Эмили Диккинсон, Шарля Бодлера, и бог знает ещё кого. Я ухитрился прочесть даже дурацкие стихи сына друга моего дедушки, которыми обычно мы дразнились:
Не называй любимых имена
Была и есть любимая одна
А имена ей разные дают
Ну, здравствуй! Как теперь тебя зовут?
И тут я подумал, что действительно, а как же её зовут? Ведь вчера её привезли без документов. Неужели никто так и не кинется на её поиски?
Я рассказал ей о своей первой любви. Именно она заставила меня совершить подвиг. Мне было семь лет, когда мои родители чётко установили, что у меня нет никаких музыкальных талантов. Меня забрали из музыкальной школы и перестали мучить разными всякими сольфеджио. Из обрывков каких-то разговоров я установил, что девочке, в которую я был безумно влюблен, очень нравится «К Элизе» Бетховена.
Я употребил всё своё красноречие на то, чтобы в дом вновь купили инструмент, а ко мне пригласили педагога. Эта яркая и элегантная женщина каким-то чудом всего за год занятий смогла добиться того, чтобы я сносно играл какие-то вещи, в том числе, и «К Элизе». В конце учебного года в школе состоялся концерт. Я на одном дыхании сыграл эту вещь и даже заслужил аплодисменты. Но мой подвиг так и остался неоценённым с её стороны. От её взгляда, которым она одарила меня после того, как я всё отыграл, веяло таким равнодушием, что внутри меня всё застыло. Секунду назад было жарко, а сейчас стало холодно. Естественно, что я тут же её разлюбил.
Я говорил уже шесть часов и восемнадцать минут. Вдруг она открыла глаза и сказала:
– Здравствуй Озёрный мальчик. Ты такой забавный. Смешной и необычный. С тобой не соскучишься.
А потом говорила она. Это был монолог одинокой, измученной, израненной и истерзанной души. Его просто невозможно было слушать. От её слов и откровений невыносимая боль отдавалась в сердце, вызывая головную боль и тошноту. И ещё желание взять автомат Калашникова и выпустить всю обойму в того мерзавца, которого она называла мужем. В человека, в которого она, по её же словам, была безумно влюблена. И была уверена в том, что и он её любит. Ад в её жизни начался спустя три месяца после их роскошной свадьбы. И продолжается до сих пор.