- Уверен! - вскинулась Вики. - Он уверен! Вот оно, твое слабое место, Берт. Ты всю жизнь уверен!
Он вышел из бара, и она за ним.
- А сейчас ты куда?
- В муниципальный центр.
- Берт, ну почему ты такой упрямый! Видишь же, тут что-то не то, так неужели трудно признать это?
- Я не упрямый. Просто я хочу поскорей избавиться от того, что лежит в багажнике.
На улице его как-то по-новому озадачили полнейшая тишина и запахи удобрений. Когда можно сорвать молодой початок, намазать его маслом, круто посолить и запустить в него крепкие зубы, кто обращает внимание на запахи? Солнце, дождь, унавоженная земля - все воспринимается как бесплатное приложение. Он вырос в сельской местности, на севере штата Нью-Йорк, и еще не забыл душистый запах свежего навоза. Да, конечно, бывают запахи поизысканнее, но когда ранней весной, под вечер, с недавно вспаханной земли принесет ветром знакомые ароматы, столько, бывало, всего нахлынет. Со всей отчетливостью вдруг поймешь, что зима отошла безвозвратно, что еще месяц-другой, и с грохотом захлопнутся двери школы, и дети, как горошины из стручка, выскочат навстречу лету. В его памяти этот запах был неотторжим от других, вполне изысканных: тимофеевки, клевера, шток-розы, кизила.
Чем они тут удобряют землю, подумал он. Странный запах. Сладкий до тошноты. Так пахнет смерть. Как бывший санитар вьетнамской войны, он понимал в этом толк.
Вики уже сидела в машине, держа перед собой кукурузное распятие и разглядывая его в каком-то оцепенении. Это не понравилось Берту.
- Положи его, Христа ради, - сказал он.
- Нет, - отрезала она, не поднимая головы. - У тебя свои игры, у меня свои.
Он завел мотор и поехал дальше. У перекрестка раскачивался на ветру бездействующий светофор. Слева обнаружилась опрятная белая церквушка. Трава вокруг скошена, дорожка обсажена цветами. Берт затормозил.
- Почему ты остановился? - тотчас спросила она.
- Загляну в церковь. Кажется, это единственное место в городе, которое не выглядит так, словно отсюда ушли лет десять назад. Табличка, видишь?
Она присмотрелась. Из аккуратно вырезанных белых букв, прикрытых стеклом, было сложено: ГРОЗЕН И МИЛОСТИВ ТОТ, КТО ОБХОДИТ РЯДЫ. Ниже стояла дата, 24 июля 1976 года - прошлое воскресенье.
- Тот, кто обходит ряды, - вслух прочел Берт, глуша мотор. - Одно из девяти тысяч имен Господа Бога, запатентованных в штате Небраска. Ты со мной?
Она даже не улыбнулась его шутке.
- Я останусь в машине.
- Вольному воля.
- Я зареклась ходить в церковь, с тех пор как уехала от родителей... тем более в эту. Видеть не хочу ни эту церковь, ни этот городишко. Меня уже колотит, уедем отсюда!
- Я на минуту.
- Учти, Берт, у меня свои ключи. Если через пять минут ты не вернешься, я уезжаю, и делай тут все, что тебе заблагорассудится.
- Э, мадам, не горячитесь...
- Именно так я и поступлю. Если, конечно, ты не вздумаешь отнять у меня ключи силой, как обыкновенный бандит. Впрочем, ты, кажется, и на такое способен.
- Но ты полагаешь, что до этого не дойдет.
- Полагаю, что нет.
Ее сумочка лежала между ними на сиденье. Он быстро схватил ее. Вики вскрикнула и потянулась к ремешку, но сумочка уже была вне досягаемости. Чтобы долго не рыться среди вещей, он просто перевернул ее, посыпались салфеточки, косметика, разменная мелочь, квитанции из магазинов, и среди всего этого блеснула связка ключей. Вики попыталась схватить ее первой, но он снова оказался проворней и спрятал ее в карман.
- Ты не имеешь права, - всхлипнула она. - Отдай.
- Нет, - сказал он с жесткой ухмылкой. - И не подумаю.
- Берт, ну пожалуйста! Мне страшно! - она протянула руку как за подаянием.
- Через две минуты ты решишь, что дальше ждать необязательно.
- Неправда...
- Уедешь и еще посмеешься: "Будет знать, как мне перечить". Разве ты не сделала это лейтмотивом всей нашей супружеской жизни? "Будет знать, как мне перечить! "
Он вылез из машины.
- Берт! - она рванулась за ним. - Послушай... можно иначе... позвоним из автомата, а? Вон у меня сколько мелочи. Только... а хочешь, мы... не оставляй меня здесь одну, не оставляй меня, Берт!
Он захлопнул дверцу у нее перед носом и с закрытыми глазами привалился спиной к машине. Вики колотила изнутри в дверцу и выкрикивала его имя. Можно себе представить, какое она произведет впечатление на представителей власти, когда он наконец передаст труп мальчика с рук на руки. Лучше не представлять.
Он направился по вымощенной дорожке к церкви. Скорее всего двери окажутся запертыми. Если нет, то ему хватит двух-трех минут, чтобы ее осмотреть.
Двери открылись бесшумно сразу видно, петли хорошо смазаны ("со смиренным почтением", - мелькнуло в голове, и почему-то этот образ вызвал у него усмешку). Он шагнул в прохладный, пожалуй, даже холодноватый придел. Глаза не сразу привыкли к полумраку.
Первое, что он увидел, были покрытые пылью фанерные буквы, беспорядочно сваленные в кучу в дальнем углу. Из любопытства он подошел поближе. В отличие от опрятного, чистого придела, к этой куче не прикасались, по-видимому, столько же, сколько к настенному календарю в гриль-баре. Каждая буква была высотой сантиметров в шестьдесят, и они, без сомнения, складывались когда-то в связное предложение. Он разложил их на ковре - букв оказалось тридцать - и принялся группировать их в разных сочетаниях. ГОЛОВА СКАТЕРТЬ КИПА БЛИЦ СОНЯ БВЯ. Явно не то. ГРЕЦИЯ ВОСК БАТИСТ ОБА ГОЛЕНЬ ВОПЯК. Не многим лучше. А если вместо "батист" попробовать... Он вставил в середину букву "П", но общий смысл яснее от этого не стал. Глупо: он тут сидит на корточках, тасует буквы, а она в машине с ума сходит. Он поднялся и уже собрался уходить, как вдруг сообразил: БАПТИСТСКАЯ... и, следовательно, второе слово ЦЕРКОВЬ. Еще несколько перестановок, и получился окончательный вариант: БАПТИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ БЛАГОВОЛЕНИЯ. Надо полагать, название это располагалось над входом, в темном углу. Затем фронтон заново покрасили, и от прежней надписи не осталось и следа.
Но почему?
Ответ напрашивался: БАПТИСТСКАЯ ЦЕРКОВЬ БЛАГОВОЛЕНИЯ прекратила свое существование. Что же стало вместо нее? Он быстро поднялся с корточек, отряхивая пальцы от пыли. Ну сорвали буквы с фронтона, что особенного? Может, решили переименовать ее в Церковь Происходящих Перемен в честь преподобного Флипа Уилсона...
Но что это были за перемены?
Он отмахнулся от неприятного вопроса и толкнул вторую дверь. Оказавшись в самом храме, поднял глаза к нефу, и сердце у него упало. Он громко втянул в легкие воздух, нарушив многозначительную тишину этого священного места.
Всю стену позади кафедры занимало гигантское изображение Христа. "Если до сих пор Вики еще как-то держала себя в руках, - подумал Берт, то от этого она бы заорала как резаная".
Спаситель улыбался, раздвинув губы в волчьем оскале. Его широко раскрытые глаза в упор разглядывали входящего и чем-то неприятно напоминали Лойна Чейни в "Оперном фантоме". Е больших черных зрачках, окаймленных огненной радужницей, не то тонули, не то горели два грешника. Но сильнее всего поражали... зеленые волосы - при ближайшем рассмотрении выяснилось, что они сделаны из множества спутанных кукурузных метелок. Изображение грубое, но впечатляющее. Этакая картинка из комикса, выполненная талантливым ребенком: ветхозаветный или, может быть, языческий Христос, который, вместо того чтобы пасти своих овец, ведет их на заклание.
Перед левым рядом скамеек был установлен орган, и в первое мгновение Берт не увидел в нем ничего необычного. Жутковато ему стало, лишь когда он прошел до конца по проходу: клавиши были с мясом выдраны, педали выброшены, трубы забиты сухой кукурузной ботвой. На инструменте стояла табличка со старательно выведенной максимой: "Да не будет музыки, кроме человеческой речи", - рек Господь.
Вики права: тут что-то не то. Он был бы не прочь вернуться в машину и тотчас уехать из этого гиблого места, но его, что называется, заело. Как ни противно было себе в этом признаваться, он жаждал поколебать ее самоуверенность, очень уж не хотелось признавать во всеуслышание, что она оказалась права.