Выбрать главу

– Какой смешной, – сказала она, глядя, как Санду пытается пожать руку, протянутую на уровне рта.

– Целуй, глупыш, – сказала она снисходительно.

– Да нет, по-братски, как в щеку, – сказала она, когда Санду и впрямь попытался поцеловать руку по-настоящему, с языком.

– Да нет, не в щеку, – сказала она, хлестким ударом остановив Санду, полезшего целоваться в щеку.

– Да ты что, молдаван что ли, любезный?! – сказала она.

– Как ваша догадаться?! – сказал Санду.

Дама покачала головой, и села за, почему-то, стеклянный столик. Постучала легонько по тыкве из тех, что привез Санду. С лукавой улыбкой глянула на вырезанный кружочек, который Санду заткнул обратно.

– Это… чтобы товар попробо… и наилучший привезти… – сказал Санду, краснея.

– Еще бы, иначе-то ведь не нафаршируешь, – сказала дама задумчиво.

Тюкнула по тыкве легонечко, и та вдруг развалилась напополам. Чудны дела твои Господи, подумал Санду. Посреди тыквы лежали три аккуратных пакетика с белым порошком.

– Это она в пути высохла? – сказал Санду.

– А-ха-ха, – рассмеялась дама.

– Смешно, – сказала она.

– А ты, любезный, не такой молдаван, каким кажешься, – сказала она.

Разорвала пакетики, и глубоко вдохнула пыль, поднявшуюся над столом. Рассмеялась еще раз.

– Эх, малыш, малыш, – сказала она.

– Бургундия, Нормандия, Гасконь или Прованс, – сказала она.

– И в ваших жилах тоже есть огонь, – сказала она.

– Но умнице фортуне ей Богу не до масла, – сказала она.

– Если то достали из холодильника замороженным и бросили на сковороду с холодными яйцами, – сказала она.

– А их ведь, миляга, греть надо чтобы омлет блядь получился стоящим– сказала она.

– Пучок там шалфея, петрушки, кинзы, киндза-дзы, и если раньше на колготках стрелка была, их ведь хер выкинешь, – сказала она.

– А нынче что ни тыква то блядь порошок, и все радостнее и радостнее жить простому народу, – сказала она.

– Вот, прямо скажем, мне всегда хотелось знать, откуда на Сицилии такие мм-м-м-м травы… травы вешние, нездешние… – сказала она, грустнея на глазах.

Достала откуда-то упаковку трав – душисто запахло лугами, видимо, сицилийскими, подумал Санду, – и свернула себе папиросу. Закурила. Потом, почему-то, снова высохшей тыквы понюхала. Сфотографировала Санду. Хихикнула. Глянула, как помощники складывают в углу тыквы.

– Тыквы тыквы, а дороже блядь чем ананас, – сказала она.

– Главное, милок, не внешность, а внутреннее содержание, – сказала она.

– Знаешь народную мудрость, молдаванчик? – сказала она.

– На своем поле и тыква – ананас! – сказала она.

Потянулась записать в блокнот, но упала. Не расстроившись, уткнулась лицом в столик, повеселела снова.

– Кормить людей, дружочек, это не поле перейти. – сказала она.

– А откуда вы про поле знаете? – покраснев, спросил Санду.

– Я о жратве все знаю, от а до я, – сказала она.

– Ты мальчишечка нам тыкву из Прованса привез? – сказала она.

– Ну я эээ – сказал Санду.

– Тыква, Прованс, шампанское, ананас… – задумчиво сказала дама.

– Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском, – сказала она, размахивая рукой, словно дирижер.

– И кокосы лядь в тыкве, и кокос в молоке, – сказала она.

–… странно, если завсегда стихов хочется как разговеешься, наутро все кажется пресным, как маца, – сказала она.

– Маца-дрица-ца, – сказала она.

– Дальше не придумывается, – сказала она.

– Эх, мальчишечка, жизнь олигархии в условиях гнета единоначальной диктатуры горька, словно просроченное оливковое масло, – сказала она.

– Скушай, мальчик, рыбку, ее утром выловили в ледяных водах озер Финляндии и привезли в Москву еще живой, – сказала она.

– Финская блядь военнопленная, – сказала она и расхохоталась.

Видимо, воды озера и правда были ледяными. Рыба оказалась замороженной треской. Санду вежливо отгрыз кусочек. Дама насыпала себе еще тыквы, и щелкнула пальцами. В кухню внесли гигантский арбуз. Санду поморщился.

– Нечего морщиться, – сказала дама.

– В этом арбузе зелени на три лимона, – сказала она.

– Это отвезешь туда, откуда привез тыквы, – сказала дама.

Санду взял арбуз, и стал было прощаться. Дама насыпала горсть сухой тыквы и протянула.

– Угощайся, малыш, нюхай, – сказала она.

* * *

Дальнейшие свои три дня в Москве Санду помнил смутно.

Началось все с того, что он принес арбуз к себе в гостиницу, ни с кем по пути не разговаривая и не спуская с ягоды глаз, как велела дама в берете. Хотя о какой ягоде она говорила, Санду не очень понимал, арбуз ведь овощ, как тыква, это все знают. Вспомнив о тыквах, Санду взгрустнул. Глядя на арбуз, он решил, что просто зажмурится и будет думать о тыквах и что это вовсе не измена. Он так и сделал.