– Сын мой, сейчас твое тело перестанет болеть, – сказал Тудор.
– Скорей бы, папа, – сказал мальчишка.
Тудор с любовью и жалостью оглядел его окровавленное тело – гноящееся мясо снималось уже кусками, – и поцеловал сыну руку. Потом поставил укол, еще один, и еще. На восьмом уколе с Петрей случилось то, чего не было ни разу за всю его несчастную жизнь гноящегося жалкого комка. Он уснул по-настоящему, без взвизгиваний и поскуливаний. Лицо его стало спокойным, пропали гримасы. Словно маска стало лицо Петри. Только тогда отец понял, что его сын был симпатичным мальчишкой. Отец полюбовался еще немного на профиль спящего сына, посидел рядом чуть-чуть…
После этого древний египтянин Тудор поставил сыну еще пять уколов.
Подождал пару минут и поймал последний вздох мальчика на зеркало, которое немедленно завернул в золотую фольгу.
Дальнейшее представляло собой дело техники.
Тудор выпотрошил тело, хорошенько смазал его благовониями – по ускоренному обряду, – и обмотал в тонкую золотую фольгу слоями. Скользкие от крови внутренности Тудор положил к ногам богов. Спустя два часа мумия была готова. Тудор положил на лицо сына прекрасную золотую маску фараона, и вышел из дома со свертком на руках. Студенты еще спали, так что Тудору не составило никакого труда зарезать пятерых из них – мальчику в новой жизни понадобятся рабы, – и оттащить к реке.
Там, покачиваясь в волнах течения, уже стоял прекрасный белоснежный корабль из папируса.
Студенты делали его сами, наивно полагая, что создают модель для путешествия через Атлантику, ну, что-то вроде «Контики».
– Контики, контики… – бормотал Тудор.
– А вот вам муики, – бормотал Тудор, осторожно положив тело сына в саркофаг.
После чего попробовал понять, что не так. Потом понял. Тишина. Не было стонов мальчишки, которые Тудор слушал восемь лет. Он знал, что стоны вернутся, но это будут лишь привидения.
Так что Тудор был спокоен, дожидаясь рассвета.
Он с улыбкой смотрел на мир: на суету в студенческом лагере, на несущийся на всей скорости полицейский автомобиль, а за ним еще один, и еще… Он с улыбкой смотрел на воды реки. Великой реки. Мать-река, отец-река… Сейчас узкий и стремительный Прут стал широким и величавым Нилом, знал Тудор. Тем Нилом, который унесет в страну Хуш его маленького фараона, и там он – фараон – встанет, отряхнет с себя гнойные бинты и воссияет в блеске и славе своих молодости, силы, счастья и красоты.
– Там я буду рабом у твоих ног, мой фараон, – сказал Тудор.
Тудор верил в это и знал это, отвязывая и поджигая лодку, и глядя на то, как она сначала медленно, – а потом все быстрее, – разгорается и плывет. К Тудору уже бежали люди с кольями и наручниками, но ему это было безразлично. Ведь он знал, что рано или поздно умрет, а когда проснется, то будет в стране Хуш. Той, где цапли стоят на берегах Нила, счастливые ловцы рыбы плещут сетями с лодок, и веселые пьяные боги ласково гладят по головам черноволосых мальчиков… В стране, где Тудор будет служить маленькому фараону Петре. Рассвет новой жизни, думал почему-то Тудор, когда его валили на землю, рассвет новой жиз… Уже со скрученными руками, за минуту до того, как на него обрушилась первая жердь, он сумел вывернуться и впиться взглядом в течение великой реки Нил.
…в тот момент, когда господин Ра позолотил своим касанием воды реки, лодка с телом сына скрылась с глаз Тудора навсегда.
Эль матадор
Своего первого быка молдавский матадор Диего убил без зрителей.
Да и сражение происходило вовсе не на арене для быков, которой в скромном селе Гидигич, что в Молдавии, просто неоткуда было взяться. Так что Диего, которого в мире звали Раду Тиру, просто привел быка за село на пастбище у пересохшего ручья. Глупый деревенский бык, которого звали Лупка, смотрел на Диего доверчиво, шел, переваливаясь, потому что на тучных деревенских харчах отъел харю, бока и яйца. Особенно яйца, подумал Диего с болью, глядя на быка сзади. Мысли о яйцах навели его на мысли о любимой и, увы, неверной жене Ольгуце, а те, в свою очередь, на мысли об измене и уходе этой самой жены. Хотя «уход» это, конечно, красиво сказано, подумал Диего с болью. После чего пнул несчастное животное в бок.
– Давай, хомбре, пошевеливайся! – крикнул Диего своего будущему сопернику, который и не подозревал, что ему вот-вот придется сразиться не на жизнь, а на смерть.
– Торро, торро! – крикнул Диего единственное известное ему слово, связанное с корридой.