Примета – кружащие над деревьями птицы, – никогда не обманывала.
Малограмотная солдатня в отряде Лоринкова и понятия не имела, каким образом офицер определяет наличие в том или ином массиве людей, и считала штабс-капитана чем-то вроде колдуна. Это Лоринкова, – который скрыл свое происхождение, переметнувшись в ряды Русской завоевательной армии, – устраивало.
До Катастрофы он работал корректором в газете и старательно исполнял в Молдавии роль Пятой Колонны, благодаря чему количество опечаток в изданиях превысило все возможные нормы. Не миновать бы за это увольнения, – вспомнил с удовлетворением Лоринков, – да вовремя грянула Катастрофы. Взорвалась бомбочка, исчезли главные мировые игроки и единственные владельцы атомного оружия – США и Иран. Рассыпались американская и персидская империи, мир вздохнул свободно, и, как и положено, – когда исчезают мировые жандармы, – принялся за резню. Оружия практически не осталось, пришлось вернуться к латам, лукам, стрелам, копьям… Побеждали те, кого было больше, кто был храбрее и кому было плевать, что с ними станут.
– Стало быть, побеждать стали мы, русские, – подумал молдаванин Лоринков со слезами гордости на глазах.
Путь его к офицерству не был прост. Лоринков заманил в подвал русского солдата, пообещав показать бочку вина, и зарезал там беднягу. Выправил на себя его документы. Потом добрался до России. Два года в командном училище в Туле, несколько месяцев практики на молниеносной Прибалтийской войне – причем латыши напали первыми, по старинке надеясь установить в России свои порядки, как в 17—м, – и вот, он уже в Молдавии. Здесь Лоринкову предстояло зачистить весь запад бывшей независимой Молдовы, что он и сделал в кратчайшие сроки. Он уничтожал молдаван свирепо, как и полагается настоящему предателю.
За это он получил чин штабс-капитана и ответственное задание.
– Выполнишь его, сынок, получишь следующий чин, чин хорунжего, – сказал седоусый русский полковник Гельман, прибывший в Молдавию на инструктаж.
– Только помни, – добавил полковник, отличившийся по время Еврейской резни, когда евреи вырезали всех биробиджанцев, – если не справишься, повесим тебя самого у дороги.
– Как ренегата и молдавашку, – сказал полковник.
– Кстати, рожа у тебя какая-то странная, – сказал полковник, щурясь пристально.
– Молдавская у тебя какая-то рожа, – сказал полковник Гельман.
– Не как у нас, у чистокровных русских, – сказал он.
– Никак нет, – сказал штабс-капитан Лоринков, – ошибаться изволите, мой полковник.
– Это я от пыли и походов почернел, – сказал Лоринков.
– Работа нервная, все время на солнце, да на открытом воздухе, – сказал Лоринков.
Полковник нехотя кивнул, отошел. Стал наблюдать за тем, как отряд Лоринкова разорял деревеньку Шарпены. Сначала подожгли все дома, потом согнали местных жителей на обрыв над Днестром. Насчитали сто пятнадцать душ. Жирный улов, отметил про себя Лоринков. Галантно уступил полковнику Гельману право вести окончательную расправу. Тот, расцветший, поправил на плечах цветастые эполеты, запахнул шикарный, – золотом шитый, – халат с наклейками (Лоринков мельком заметил Мики-Мауса, культурного героя эпохи до Катастрофы). Поднял маузер. Визгливо заговорил:
– Молдаване! – взвизгнул полковник Гельман.
– Нам, русским, необходимо жизненное пространство, которое вы занимаете, – сказал он и выстрелил.
Выстрелил еще раз. Еще. С недоумением поглядел на маузер.
Штабс-капитан Лоринков вышел из строя, – снял предохранитель на оружии, которое полковник так и держал в вытянутой руке, – и вернулся к коню. Снова прыгнул в седло. Полковник благодарно кивнул. Толпы сельчан глядела на него тупо, без надежды. Дети уже и не плакали даже. Это хорошо, подумал Лоринков. Он не выносил, когда плачут дети. Но был безупречно жесток – всплыви правда о его происхождении, не миновать штабс-капитану петли… Лоринков, впрочем, молдаван особо и не жалел.
– Неумолимая диалектика, – сказал он самому себе, решив раз и навсегда решить вопросы национальной самоидентификаци, и не возвращаться к нему.
– Кто дал себя уничтожить, тот лох, – сказал капитан зеркалу, бреясь.
– А я не лох, – сказал и правда смышленый капитан.
После чего, на всякий случай, разбил зеркало…