Томас поднял голову:
– Ч-что?
– Я спросил тебя: ты ничего не заметил странного в этом человеке?
– Н-нет… хотя его взгляд… На миг мне п-показалось, что он ненавидит в-всех в округе. Словно бы на этом чеа-э… ловеке лежит печать чего-то тёмного.
Старший монах вздохнул.
– Это как раз неудивительно – на всех палачах, наверное, лежит отпечаток чего-то тёмного, такова их профессия, но и она тоже нужна. Но я говорил не об этом. Видишь ли, бастинадо – восточная пытка. Я нисколько бы не удивился, предложи её палач Наварры или Гранады, но откуда её может знать фламандский немец?
Мальчишка неопределённо пожал плечами:
– Д-должно быть, много повидал.
– Как ты сказал? – повернулся к нему брат Себастьян. – «Много повидал»? Хм… Может, и так, может, и так… Во всяком случае, хочется в это верить.
И снова замолчал.
Небо было предвечерне-синим, в медленно плывущих разноцветных волнах матового света. Выше них скользили облака, сквозь кои просвечивал узор незнакомых созвездий. Отдельные звёздочки и даже сочетания их память будто узнавала, но в целом картина складывалась совершенно чуждая и сердцу, и уму. Не было ни солнца, ни луны. Да и само небо здесь казалось слишком низким, закруглялось ближним горизонтом сразу за горами; купол будто давил на затылок, заставлял человека сутулиться, втягивать голову в плечи.
Царила странная и совершенно неземная тишина без птичьих криков. Воздух, сухой и прохладный, пах перепрелой листвой.
– Жаль, что ты не видишь всех цветов.
Человек на смотровой площадке старой башни вздрогнул, обернулся, встретился глазами с собеседником и облегчённо выдохнул.
– Тил, – констатировал он. – Не ждал тебя сегодня.
Тот помахал рукой:
– Привет, Жуга. Не рад меня видеть?
– Отчего же, – кисло усмехнулся травник, – рад. Только никак не могу привыкнуть к твоей манере подкрадываться неслышно.
Пришелец – стройный как тополь, высокий парень с белыми, но не седыми волосами, стриженными так, чтоб закрывали уши, в свою очередь усмехнулся и погрозил длинным пальцем:
– Нечестно. У тебя такая же.
– Нашёл оправдание… – Травник сморщился, как морщатся от застарелой боли, и потёр грудь под рубахой. Прошёлся пятернёй по мокрым от тумана рыжим волосам и непроизвольно оглянулся ещё раз.
– В этом месте, – медленно проговорил он, – мне всё время кажется, будто кто-то прячется за углом. Следит за каждым моим шагом. Мерзкое чувство. Будто кто-то в будущем ходит по моей могиле.
Беловолосый подошёл ближе, откинул за плечо потрёпанный зелёный плащ и облокотился на шершавый парапет. Окинул взглядом окрестности.
На расстоянии в пятьсот шагов от башни начинался лес, предгорья тоже кучерявились деревьями. Почти нигде не зеленела хвоя, только маленькая роща сосен там, где должен быть восток. Скользил туман. На склонах серебрились два ручья, чуть ниже по течению сливавшиеся в речку, она огибала замок с двух сторон и утекала прочь, на западе ныряя вниз, под землю. Вода в ней круглый год не замерзала. Жуга не удивился бы, узнав, что под землёй она глотает свой хвост и оттого течёт по кругу.
Дорог в лесу не было.
Замок отличался необычностью. Наполовину вросший в основание скал, наполовину облепивший их снаружи, он был и каменный, и деревянный, 50 на 50, сливался с местностью, казался хаотичным. У его создателей было странное понятие о красоте и удивительные методы строительства. Туннели, вырытые в толще скал, казались дикими, но в их расположении просматривалась некая система. На стенах травник не нашёл следа кайла или зубила, лишь остаточную магию, от времени сухую и трескучую, как паутинка. Все залы, переходы и сквозные анфилады комнат были созданы таким же способом. Везде царила чуждая людскому глазу, но при этом явная гармония несоразмерных стен, перил, подъёмов, спусков, пандусов и лестниц, закруглённых поворотов, непрямых углов, витого купольного свода и оконных переплётов в виде сотовых решёток. То был мир головокружительной несимметричности, архитектура выгнутых суставов. Только пол был ровный, в этом предпочтенья сидов и людей совпадали. Нигде ни кирпича, ни вделанного в стену камушка; гладкие поверхности напоминали текстуру древесной коры с орнаментом листвы и перекрученных ветвей на балюстрадах и колоннах. Лишь недавно травник понял, что все эти туннели и ходы в скале прокладывали корни. Именно так. Старший народ жил с магией в крови и свои замки не строил, а выращивал. Можно было догадаться и раньше: все семнадцать башен, включая донжон, представляли собой гигантские стволы деревьев неизвестной травнику породы – белокорые, с толстыми ветвями наверху, с корнями у подножия, полые внутри, закаменевшие снаружи. Вся обстановка в комнатах и в караулках тоже была выращена.