- Не плачь! У меня как раз есть лекарство, оно лежит в погребе! Уверен, у тебя чудесный голосок, и совсем скоро я его услышу. Может быть, ты даже споешь мне? Как какая-нибудь птичка, соловей там или кукушка. Эх, знаешь, как поет Золотая кукушка? Я сам, правда, не слышал, но дед рассказывал, что они дивные песни поют! И ты будешь так же петь, даже лучше, когда мы тебя вылечим скоро-скоро, да, кукушонок?
Ярваг мягко погладил девочку по плечу. Ребенок слабо улыбнулся.
- Все будет хорошо, обещаю!
А затем трактир накрыла тьма.
***
Ярвага будто на миг окунули с головой в ледяную воду, а затем так же резко выдернули из нее.
Трактирщик стоял посреди грязной улицы, но не мог сделать и шага, лишь смотрел, как туда-сюда сновали прохожие, стражники, ездили телеги, слуги носили паланкины.
У стены дома сидели несколько нищих, и среди них... та самая девочка. Худенькая, бледная, вся в грязи и пыли она, сложив ладони лодочкой, практически не шевелилась, а люди все ходили и ходили рядом, поднимая пыль, как правило, не замечая, но иногда подкидывая ребенку медяк.
Пространство вокруг дернулось, "моргнуло", и время будто ускорилось. Люди стали двигаться быстрее и быстрее, вплоть до того, что превратились в неразличимые шлейфы, а девочка все сидела у обочины с протянутыми руками. Когда заходило солнце, она исчезала, улицы пустели, а с рассветом ребенок появлялся вновь.
Каждый день, ближе к вечеру, от шлейфа отделялись несколько фигур. Мальчишки зим тринадцати подходили к девочке, иногда пинали ее, затем забирали деньги, оставляя немного еды взамен.
Однажды из-за спины девчушки появился худой, прихрамывающий кот. Он подкрался к стоящей справа от ребенка глиняной тарелке, на которой лежали краюха хлеба и маленькая рыбка. Кот, было, собирался ухватить рыбешку, но, увидев занесенную руку, вжался в землю, ожидая тумака. А девочка лишь потрепала его по голове и протянула рыбку. Кот боязливо принял угощение и убежал, но вскоре вернулся, уже насовсем.
Окружение снова "моргнуло", и Ярваг оказался в трактире.
Помещение освещалось настолько ярко, что резало глаза, но в центре таверны был круг тьмы, а в нем маленькая щуплая фигурка в платье.
- Она зло, она мучает нас!
Ярваг узнал голоса - это были его родители.
"Они живы!"
Голоса баюкали его и отгоняли прочь все тревоги.
- Спаси нас, сынок!
Родители стояли за его спиной, поддерживали его, обнимали его. Ярваг чувствовал их заботу и любовь.
"Наконец-то у нас все будет хорошо!"
- Убей ее! Убей!
Трактирщик посмотрел на свою руку: в ней был тесак.
- Давай, убей ее, освободи нас. Она заперла нас!
Ярваг сделал шаг к темному пятну, прихватывая тесак получше.
- Она так мучает нас! Это она во всем виновата, убей ее, убей!
Ярваг присмотрелся: в области сердца девочки зияла огромная рваная рана, внутри которой пульсировала отвратительная химера из десятков различных жил и нитей - те расползались из центра к конечностям, вздувались и извивались.
- Она тварь! Она монстр! Убей ее, дай нам выпить ее сладкую душу!
Ярваг замахнулся на девочку тесаком.
Между ребенком и трактирщиком возникло ровное голубоватое свечение, оно не было резким, напротив, казалось приятным и естественным.
- Ты что робишь, Яр! Кинь жалезку, гэта не батьки твои!
Вместе с появлением света с Ярвага спала какая-то желтая паутина, которую он не замечал до этого.
- УБЕЙ! УБЕЙ ЕЕ!
Также Ярваг стал различать особенности голосов: звучание было то глубокое и тягучее, то, напротив, омерзительно высокое и быстрое.
- Прочь, бестии! - Ярваг отмахнулся от "родителей", и его вместе с девочкой закрыл лазурный свет.
***
В крошечной палате, кроме четырех ослепительно белых стен, нужника и гротескного железного кресла, находились двое. Первым был мужчина средних лет. Он сидел в кресле, руки, ноги и шея были зафиксированы в креплениях, а перед самым лицом располагалось широкое, треснувшее, кривое зеркало. Веки мужчины были удалены, поэтому, как бы он ни старался, искаженное отражение всегда было перед ним. Он уже давно прекратил кричать, умолять и вырываться, лишь импульсивно подергивался и беззвучно плакал.
Второй мужчина был значительно моложе. Обнаженный по пояс, он стоял напротив кресла и блаженно улыбался, ощущая исходящие от пациента эманации страдания. У сердца молодого человека, наполовину погрузившись в тело, находился пульсирующий белесый организм, походивший на медузу.
- Увы, я вынужден покинуть тебя, мой друг. Прихожане ждут.
Он поднял с пола белоснежный балахон, надел его и вышел из палаты. Пройдя по сети закрученных, словно кишки, узких коридоров, мужчина вышел к винтовой лестнице. Поднявшись наверх, он оказался в Алой комнате: небольшом пространстве между лестницей и главной залой Храма. Отодвинув багряное покрывало, мужчина тепло улыбнулся прихожанам. Лица тех озарились благодарностью и воодушевлением.