Я открыла контейнер с остатками дочкиного завтрака и ковыряла раскисшую клубнику, а разговор плавно перешел с нашего района и отпрысков на нас самих.
– Чем занимаетесь? – спросила она.
– Пишу.
– Я тоже пишу! – отозвалась она без паузы или дальнейших расспросов.
Манера ответа, его поспешность, показалась сопернической – меня снова потянули за крылья.
– А что пишете? – спросила я, предлагая ей мягкую клубничину, от которой она отказалась.
– Стихи…
Я пригляделась внимательнее. Занятно – в сочинении стихов, как правило, не признаются.
– …Когда находит вдохновение, – добавила она.
Извините за снобизм, конечно, но это не «пишу». Это «пописываю». (Писатель не может позволить себе роскошь дожидаться музы; он прикладывает руку ко лбу и кропает текст, идет на риск, прозябает в нищете, становится рабом искусства и жертвует ради него всем.) Я не озвучила эти мысли, однако ударила ниже пояса:
– Зарабатываете стихами?
– Нет-нет.
Вот, это я и говорю: она не пишет!
– Я занимаюсь… точнее, занималась… художественными галереями. Запачкались… – Она показала, что у меня на подбородке клубничный сок.
Я вытерла. Она покачала головой. Я опять вытерла.
А потом – может, вы возразите, сочтя, что так поступит любая мать – она сделала нечто странно интимное: лизнула палец и принялась тихонько тереть мне подбородок. И пока она его терла – пятнышко упрямо не поддавалось, – я невольно ее разглядывала. Веснушки, контраст светлых волос и карих глаз… Только хотела спросить про галереи, как она вдруг произнесла:
– Вы очень приятно пахнете. Что это?
И снова, согласитесь, необычная интимность! При первой встрече сказать человеку про его духи… Я, однако, падка на комплименты и, видимо, просияла.
– Спасибо! Лайм и базилик, «Джо Малон».
Она улыбнулась. У нее были хорошие зубы, ровные и белые, как в рекламе.
– Роскошный запах!
Я тоже так считала, но очень приятно, когда на это указывают окружающие. Почему мы, женщины, льстим? Полагаю, это примитивная тактика выживания, потому что к ней прибегают все (с учетом того, где я оказалась, не все – одинаково успешно). Оглядываясь назад, думаю, что именно комплименты заставили меня закрыть глаза на явственные предостережения свыше. Какое убожество!
– Чем занимается ваша половина? – спросила она.
– Консультант по коммуникациям.
Этот ответ обычно кладет конец расспросам. Так произошло и теперь.
– А ваш муж?
– Жена, собственно говоря… Работает на телевидении.
На сей раз заткнулась я. Лесбиянка! Прямо глоток свежего воздуха! Этому району пойдет на пользу любое разнообразие. Школа с каждым годом становится белее и блондинистее, родители – однородными, с растущим числом мужчин в оранжевых вельветовых брюках и женщин с блестящими киношными волосами. Немедленно захотелось расспросить про детей: кто биологическая мать? кто отец? как они вас называют? Очевидные животрепещущие вопросы, которые мы боимся задавать. И менее очевидные: как она поняла, что лесбиянка? Ужасно любопытно. Я всегда была в доску традиционной, идея заняться любовью с женщиной меня никогда не прельщала. Я любила мужчин, их тело, непохожесть, напористость. Разумеется, ничего я не спросила – корчила из себя крутую, которой на все это решительно плевать.
– Красивая у вас челка… – добавила она. – Посоветуйте хорошего парикмахера! А то я совсем не знаю этот район.
Она поглаживала расстрепанные пряди, глядя на меня краешком глаза. Должна признаться, в тот день я была особенно неравнодушна к лести – недавно подстриглась и порядком комплексовала, очень подозревая, что смотрюсь а-ля тысяча девятьсот семьдесят четвертый, не в хорошем смысле. Парикмахерша несколько увлеклась, и, бросив напоследок взгляд в зеркало, я увидела свой профиль – конструкция смахивала на чуб ухоженной морской свинки.
– Конечно! Рядом с библиотекой неплохо стригут, – отозвалась я, нагибаясь, чтобы лучше видеть Энни, которая подозрительно слонялась туда-сюда – было у нее обыкновение подкакнуть где-нибудь в кустах. Дикий мой ребенок!
– Кстати, я Несс! – произнесла моя собеседница.
– Конни, – ответила я, пожимая протянутую руку.
Узы были созданы.
Сейчас кажется, что все это случилось давным-давно, в прошлой жизни. В те времена, завидя в вонючей подворотне скорчившегося бездомного, я беспечно думала: как тебя угораздило? Теперь я знаю ответ – проще простого! Люди полагают, что деградация идет постепенно, а на самом деле жизнь может круто измениться в одно мгновение. Причем совершенно случайно – например, когда кто-то вдруг решил переехать на Бакстон-роуд.