Глава 1
Смотрю в окно на голое, стонущее дерево и в который раз пытаюсь осознать свое состояние. Меня словно по ошибке положили не на то место; я понятия не имею, где нахожусь. Даже тело свое не узнаю. На левом запястье глубокие порезы. Правую руку, живот и бедро словно окунули в красную краску. Сморщенная шелушащаяся кожа покрыта рубцами. И все же я постепенно привыкаю к этим стенам. Знаю, например, что сейчас одиннадцать утра – в коридоре слышны шаги Скрипухи. Она крайне пунктуальна. Вряд ли я здесь долго, хотя могу и ошибаться. Дни похожи друг на друга. Скрипуха полагает, что по утрам я ничего не делаю, но вообще-то я концентрируюсь. Сегодня за окном бушует ветер – даже погода не может определиться и без конца меняет планы. Мое внимание, однако, предельно сосредоточено. Я изучаю листик на дереве. Занимаюсь этим с тех пор, как попала сюда. Он висит на самой макушке. Сад идет под уклон вниз, к речке, – так мне сказали. Говорю «речке», хотя, скорее всего, это замусоренный ручей. Лондон, как-никак… Одинокий листок бешено трепещет; по какой-то неизвестной причине он держится за жизнь, несмотря на очевидную бесперспективность этой затеи. Не перестаю восхищаться его храбростью.
Скрип-поскрип, стук-постук. Она уже рядом. Не могу оторвать взгляд от листка; боюсь, что он только того и ждет, чтобы отпустить ветку. Иногда по ночам так тревожусь, что встаю с постели, поднимаю жалюзи и ищу его глазами в оранжевом свете уличного фонаря за забором.
Скрипуха отпирает дверь, машинально стучит и, не дожидаясь ответа, входит. Мне плевать. Я могу делать перед ней что угодно. У нее добротные туфли на каучуковой подошве, она давно уже принесла элегантность в жертву комфорту. Скрипит тележка на колесиках. Скрипуха останавливается передо мной, и я вынуждена оторвать взгляд от дерева. Сегодня она особенно непривлекательна: лоб весь в буграх и пятнах, на опущенном уголке рта – простудка.
– Доброе утро, – невесело произносит она, протягивая лекарство и наливая воды из казенного пластмассового кувшина, который когда-то был прозрачным, а теперь покрыт изнутри серой пленкой.
Вода тепловатая и отдает пластиком. Глотаю таблетки.
– Больно, – замечаю я, с трудом узнавая собственный голос, такой он сиплый.
– Естественно, Конни.
Она стоит, я сижу. Моя голова на уровне ее плеч. Под мышками на голубой униформе темнеют пятна пота. Я сама известный потельщик и даю совет.
– «Перспирекс», для тех, у кого обильное потоотделение. Продается в аптеке. Попробуйте – помогает.
Она мало обращает внимание на то, что я говорю, а сейчас еще и пробегает краем глаза «Дейли мейл» на тележке. Ей не разрешено давать мне газеты.
– С какой стати я буду следовать вашим советам, Констанс? Кто из нас вечером возвращается домой, я или вы?
Хамка.
– Нельзя так разговаривать с посетителями.
– Вы не посетитель, – отвечает она не без сочувствия и протягивает мне две голубые таблетки.
Читает передовую статью под фотографией террориста с косматой бородой. А может, не террориста, а кинозвезды. Удивляюсь популярности образа религиозного фанатика. С каких это пор стало модным взрывать людей? Говорю точь-в-точь как мама.
– Кто-нибудь приведет ко мне мать?
– Вам не надоело прикидываться? – отвечает она, поднимая глаза.
Потом что-то вспоминает, наклоняется, до предела растягивая толстыми ляжками полиэстер брюк, и извлекает с нижней полки тележки хлипкий старенький ноутбук. Неодобрительно вздыхает и кладет рядом со мной на стол.
– Доктор Робинсон просила передать. Батарея заряжена.
Гадаю, получится ли выйти в Интернет.
– Интернета нет, – угадывает она мои мысли.
Любит высосать последний воздух из обрывков парусов.
– Значит, обойдемся без ослиного порно!
Настроение у меня выше среднего.
Скрипуха показывает зубы. Не улыбка, а оскал. В который раз отмечаю, что зубы у нее очень приличные. Немного скошены внутрь, как у акулы. Потом вспоминаю, что я у нее на плохом счету.
Вчера или позавчера мы с Чокнутой Ситой смотрели в телекомнате телик. Там нет ничего, кроме экрана, который привинчен к стене, дивана и пластмассового стула, которые тоже привинчены. Повторяли «Стесняюсь своего тела». Чокнутая Сита влюблена в блондинистого доктора. Совсем на нем свихнулась. Мечтает оказаться с ним наедине в белом кабинете какого-нибудь медзаведения и интимно рассказать ему про свой псориаз. Мы обе обожаем это шоу и все время просим включить его по бесплатному каналу. Чужие конфузы неизменно улучшают настроение – беспроигрышный рецепт. В тот день блондинчик копался в складках плоти Шэрон из Хартлпула в поиске неуловимых генитальных бородавок. Сама Шэрон едва могла дотянуться до своего южного полюса, не говоря уже о том, чтобы его увидеть. Но мы-то могли. И, по разным причинам, были совершенно очарованы. Интимное место светловолосой Шаззы напоминало маленького спящего зверька, уютно свернувшегося в стоге сена. Соню, например. В то же время было в нем что-то такое унылое и одинокое, что мне взгрустнулось. А вот Чокнутой Сите – нет. Она развалилась на диване и беззаботно мастурбировала, как только наш док оказывался рядом с чьими-то гениталиями. Я устроилась на пластмассовом стуле. Еще с анонса передачи страшно хотелось в туалет, но я была так поглощена мощными ляжками Шэрон и ловкими руками блондинистого доктора, да еще и приведена в ступор ритмичными движениями пальцев Чокнутой Ситы, что совершенно не могла встать с места. Я позаимствовала страницу из Ситиной книги неповиновения и осознала, что вовсе не обязательно идти в туалет – или вообще следовать правилам. Пришло чувство такого глубокого успокоения (стараюсь по возможности не пропускать положительные моменты в жизни; мама всегда ратовала за позитивное мышление, и я тоже изо всех сил прививала его детям), что я расслабила мышцы тазового дна прямо на стуле. Это ощущение перенесло меня в детство, к сладким воспоминаниям о ночном недержании. Я вдруг поняла, как сильно скучала по мелочам, от которых ребенку приходится отказываться: детские истерики, телесная расхлябанность и многое другое. Может быть, пора восстановиться в правах? Когда все теряешь и больше нечего бояться, остается лишь свобода. С горба сняли сундук с традициями, наступает колоссальное облегчение. Однако тут вошла Скрипуха и обнаружила, что одновременно происходят вроде бы не связанные друг с другом процессы: по моему стулу течет моча, а Чокнутая Сита, спустив штаны, вовсю наяривает между ног. Чокнутая Сита на самом деле чокнутая, и Скрипуха едва удостоила ее взглядом. Насчет меня она не уверена; считает, что я придуриваюсь. Остальные тоже относятся ко мне с подозрением. Думают, что я опасна и за мной нужен глаз да глаз. Ну, может, за исключением полицейского, который меня арестовывал. Когда водворяли в камеру, я подслушала его разговор с напарником. Он сказал, что всегда может нас распознать: те, кто в самом деле виноват, освободившись от гнета собственных злодеяний, утихомириваются и спят как младенцы.