Несколько мгновений сержант внимательно смотрел на нее, потом подошел к линии и, поколебавшись, перешагнул. Ничего не случилось. С растущей уверенностью он сделал еще пару шагов. Несколько ворон с карканьем пролетели над его головой. Он проводил их взглядом - птицы полетели к Мидвичу.
- Эй, на связи, - позвал он. - Сообщи на КП в Оппли, что зараженная зона уменьшилась в размере и, кажется, совсем исчезает. После следующих проверок дадим подтверждение.
Несколькими минутами раньше в своем поместье Кайл Гордон Зеллаби с трудом пошевелился и застонал. Вскоре он осознал, что лежит на полу, и что в комнате, где только что было светло и тепло - может быть, даже чересчур тепло - теперь темно и холодно.
Он поежился и подумал, что никогда в жизни так не замерзал. Холод, казалось, пронизывал до костей. В темноте кто-то зашевелился, и послышался слабый голос Феррелин:
- Что случилось? Папа?.. Антея?.. Вы где?
Зеллаби пошевелил непослушной челюстью и сказал:
- Я здесь... почти замерз. Антея, дорогая, где ты?
- Здесь, рядом, Гордон, - произнес неуверенный голос совсем близко.
В комнате раздались шаги.
- О господи, я вся окаменела! - пожаловался голос Феррелин. - Оо-о! Я даже ног собственных не чувствую, - она на мгновение остановилась. - А это что за стук?
- Н-наверное, мои зубы, - с трудом произнес Зеллаби.
Послышался звон колец на шторах, и комната наполнилась тусклым серым светом.
Зеллаби взглянул на камин и не поверил своим глазам. Только что он клал в огонь новое полено, а теперь там не было ничего, кроме кучки золы. Антея, сидевшая на ковре рядом с ним, и Феррелин у окна - обе тоже смотрели на камин.
- Да что случилось, в самом деле... - начала Феррелин.
- Шампанское? - предположил Зеллаби.
- Что ты, папа! - Феррелин, пошатываясь, подошла к камину и, дрожа, протянула к нему руку.
- По-моему, он потух, - сказала она.
Она попыталась взять с кресла газету, но негнущиеся пальцы не слушались. С несчастным видом, зажав газету в окаменевших ладонях, Феррелин запихнула ее в камин. Так же, двумя руками, она с трудом достала несколько щепок из корзинки и бросила их на бумагу.
Пытаясь зажечь спичку, Феррелин чуть не заплакала.
- Пальцы не слушаются... - жалобно сказала она.
Спички рассыпались по полу перед камином. Каким-то чудом, чиркая коробком, ей удалось зажечь одну спичку. От нее вспыхнула следуюшая, и Феррелин подтолкнула огонек ближе к газете, торчашей из камина. Бумага занялась, и пламя расцвело чудесным цветком.
Антея поднялась на ноги и, шатаясь, подошла ближе. Зеллаби подполз на четвереньках. Начали потрескивать щепки. Все трое, сидя на корточках, жадно потянулись к огню. Онемевшие пальцы стали понемногу отогреваться, и вскоре Зеллаби почти совсем пришел в себя.
- Странно, - заметил он сквозь зубы, которые все еще пытались стучать, - странно, что лишь прожив столько лет, я начал понимать, почему люди поклонялись огню.
На обеих дорогах, из Оппли и Стоуча, не замолкал шум моторов. Вскоре два потока санитарных, пожарных, полицейских машин, джипов и военных грузовиков двинулись в Мидвич, и встретились на площади в центре поселка. Подъехал гражданский транспорт, и из него высыпали пассажиры. Большая часть военных грузовиков направилась по Хикхэмской дороге к монастырю. Только один маленький красный автомобиль развернулся и помчался к поместью Кайл, затормозив на дорожке из гравия у самой двери.
Алан Хьюз ворвался в кабинет Зеллаби, схватил Феррелин, сидевшую у огня, и крепко прижал к себе.
- Милая! - воскликнул он, все еще тяжело дыша. - Милая! С тобой все в порядке?
- Милый мой! - ответила Феррелин, словно это и был ответ.
После деликатной паузы Гордон Зеллаби заметил:
- С нами тоже, кажется, все в порядке, хотя мы совершенно сбиты с толку. Кроме того, мы несколько замерзли. Вы не думаете...
Казалось, Алан только что их увидел.
- Э... - начал он и запнулся. - Боже! Что-нибудь согревающее, и мигом! - он выскочил из кабинета, таща Феррелин за собой.
- "Что-нибудь согревающее, и мигом", - пробормотал Зеллаби. Столько прелести в этой простой фразе. Антея, дорогая, если твои руки достаточно согрелись, чтобы повернуть ручку и вынуть пробку, имей в виду, что графин с бренди стоит в буфете на прежнем месте.
Когда в восьми милях от Мидвича мы спустились к завтраку, нам сообщили, что полковник Уэсткотт уехал несколько часов назад. Мидвич больше не запретная территория, и мы можем вернуться домой.
7. Мидвич успокаивается
На дороге из Стоуча все еще стоял полицейский пост, но нас, как жителей Мидвича, сразу же пропустили, и мы, миновав окрестности, выглядевшие совершенно обычно, без помех добрались до нашего коттеджа.
Мы не раз думали о том, в каком состоянии найдем свой дом, но беспокойство оказалось напрасным. Коттедж стоял в том же виде, в каком мы его покинули. Ничего не изменилось, если не считать прокисшего молока в холодильнике, так как электричество было отключено. Через полчаса события вчерашнего дня стали казаться чем-то нереальным; а когда мы отправились навестить Зеллаби, оказалось, что для них все это было нереальным в еще большей степени.
Ничего удивительного: по словам Гордона, наверняка они могли утверждать только одно - что вчера вечером не успели лечь спать, а утром очнулись страшно замерзшими; об остальном же они узнали из слухов, причем весьма неправдоподобных. Зеллаби никак не хотел поверить, что это не какое-то надувательство, и только позвонив в несколько мест по телефону и увидев свежие газеты, он вынужден был согласиться с тем, что действительно наступило 28 сентября. Но даже после этого он продолжал считать, что кто-то сыграл с ним неумную шутку, из-за которой из его жизни выпал целый день.
Однако большая часть жителей поселка просто пожала плечами и списала этот день со счетов, так что было весьма сомнительно, что события вокруг Мидвича могли бы стать сенсацией, даже если бы спецслужба и не наложила бы запрет на информацию. Блюдо, так сазать, издавало многообещающие ароматы, но в нем почти нечего было есть. Одиннадцать человек все-таки погибли, и это можно было бы раздуть, но не хватало деталей, которые заинтересовали бы читательскую публику, а в рассказах людей, переживших события, вообще не было ничего драматического, поскольку рассказать они могли только о своем пробуждении в жутком холоде.