— Если понятие со временем приобретает все более уничижительное значение, это означает пейорацию, — взялась я за поучение. — Например, в детстве у меня была кукла негритянка, и никто не находил в этом ничего дурного. Но сегодня, пожалуй, такую куклу называли бы цветной или африканской…
Мануэль дурашливо заткнул уши.
Из спальни Патрика доносилось пение. Мой славный спутник жизни пытался убаюкать малыша балладой Леве. Я беззвучно приоткрыла дверь, Патрик выскользнул наружу.
— Ну, что было у легавых? — шепотом спросил он.
— Все расскажу, как только мы сядем на террасе с бокалом вина, — сказала я. — Но будь готов к тому, что здесь объявятся люди из органов опеки и попечительства.
Патрик поспешно сбегал в подвал за бутылкой вина, и я начала свой рассказ.
— Отдел опеки и попечительства! Подумаешь! — легкомысленно отмахнулся он. — Пусть еще скажут спасибо, что Виктору у нас вполне хорошо. Но ты мне не рассказала, почему Штеффен оказался в клинике.
— Авария на дороге. К сожалению, забыла расспросить о подробностях. И в какую больницу его отвезли, тоже не узнала. Ты мог бы представить, что он нарочно врезался в дерево?
— Но я же его совсем не знаю, — сказал Патрик.
Тут появился Мануэль, отпил глоток из отцовского бокала и спросил его:
— А ты вообще в курсе, что такое пейорация?
Патрик бросил на меня беспомощный взгляд.
— Вероятно, это противоположность мелиорации, — сказал он, — но я по твоему коварному взгляду вижу, что ты хочешь выставить меня дураком.
Предварительно позвонив, нас посетила дама из отдела опеки и социальных проблем.
— Вы хотите забрать малыша прямо сейчас? — взволновалась я.
— Хотя в таких случаях право родительской опеки отходит к нам, однако изъятие необходимо только в том случае, если благополучие ребенка под угрозой, — заученно ответила она.
Потом она проинспектировала нашего Виктора и осталась удовлетворена осмотром, ведь он был сытый, мытый и довольный. Она не имела абсолютно ничего против того, чтобы он оставался у нас до тех пор, пока ситуация не прояснится.
— Сестра госпожи Тухер из Брюсселя не может взять малыша к себе, у нее трудная профессия, требующая полной самоотдачи. Сестры и братья господина Тухера тоже не рвутся забрать племянника. Кроме того, ребенку, я думаю, так хорошо в настоящий момент, что еще одна смена места не окажет на него благотворного воздействия, — сказала она.
— Правда, есть одна небольшая проблема, — сказал Патрик. — Было бы нерационально на короткое время все закупать для ребенка. Нельзя ли изыскать возможность забрать из родительской квартиры кроватку, коляску и дополнительную одежду? У нас от их квартиры нет ни ключа, ни полномочий туда входить.
Эта разумная женщина ответила, что можно решить вопрос без проволочек и бюрократии: поскольку полиция собирается обыскать квартиру Тухеров, она попросит сотрудницу полиции заодно забрать детские вещи.
— Предстоит обыск квартиры? — с удивлением переспросила я.
— К этому я вообще не имею отношения и не знаю, можно ли это назвать обыском, — сказала она. — Но я бы тоже сочла, что осмотр имеет смысл: иногда по состоянию квартиры можно заключить, что кто-то, например, собирался сжечь все мосты. Или отыщется что-то вроде прощальной записки.
— И что тогда, если Биргит Тухер и впрямь решила свести счеты с жизнью? — спросила я.
— Тогда у ребенка, к счастью, остается еще отец, — ответила она, поднялась и похвалила нас за образцовый уход за младенцем. И, повернувшись к Патрику, добавила: — Сразу видно, что у вас уже есть опыт.
Оставшись одни, мы пожали друг другу руки, точно сообщники.
— Мануэль, конечно, обрадуется, — сказал Патрик. — Разница в возрасте между ним и Виктором настолько велика, что ему и в голову не придет ревновать. Кстати, ты еще не вынула почту из своего ящика…
В основном в почтовый ящик суют счета и рекламные проспекты, подруги и мама предпочитают звонить по телефону. На сей раз там оказался и конверт без обратного адреса с пометкой «Строго секретно», который разбудил мое любопытство и который я решила открыть лишь у себя в квартире. То был результат анализа из лаборатории, на банковский счет которой я уже довольно давно перевела ощутимую сумму. Первым делом я прочитала окончательный вывод: «Отцовство можно исключить со 100-процентной вероятностью».
Почему-то я испытала облегчение. Мне всегда было неприятно представлять, что я кормлю и нянчу, лелею и нежу, как назло, сыночка Гернота. Итак, отец Виктора остается неизвестным, но это в любом случае ребенок Биргит. С этим я готова примириться, даже испытываю моральное удовлетворение, а к моей бывшей подруге — нечто вроде жалости. Ведь ей пришлось столько месяцев мучиться неизвестностью, от какого отца ее ребенок. Лишь при очень большом везении он мог оказаться ребенком Штеффена, но она, судя по всему, путалась и с другими мужчинами. Ненависть, которую я питала к Биргит весь последний год, постепенно испарилась, и осталась лишь память о тех часах, когда мы вместе хохотали и дурачились.