С утра до вечера мы занимались языками птиц, зверей и жуков, прыжками, плаваньем, основами летного дела и другими предметами, необходимыми в сказочном ремесле. Особенно плохо мне давались языки птиц — у меня вообще плохие способности к языкам, — но, вновь и вновь повторяя уроки и пользуясь бесконечным терпением Учителя, я и здесь достиг известных успехов, так что мог утром спросить Ласточку: "Какая будет погода?", а Клеста: "Что нового на луне?"
В тот день, перед ужином, метр Ганзелиус продиктовал:
Не надо удивляться, когда видишь удивительное, но удивления достойно, если, взглянув окрест, ты ничего удивительного не встретишь.
И еще:
Иные рапсоды и сказочники тоже вкладывают свою душу в слова, как скульптор в мрамор, а кузнец в настоящие флюгера и подковы (только поэтому настоящие флюгера показывают путь к счастью, а подковы предвещают его появление).
Другие мастера, более осторожные, содержат душу в пятках, считая, что только там, в темноте и тепле (особенно если надеть толстые шерстяные носки домашней вязки), она в безопасности.
Что правильнее, каждый решает сам за себя, и никто не может решить это за другого.
Урок окончился.
— О чем ты думаешь, сынок? — спросил метр Ганзелиус.
Набравшись храбрости, я сказал Учителю, что, конечно, пользоваться его гостеприимством — незаслуженное счастье. Но именно незаслуженность счастья тревожит меня, и я хотел бы на деле испытать свои силы — годен ли я хоть на что-нибудь?
Про себя я подумал: "Может быть, в дороге, в других городах посчастливится хоть издали увидеть Принцессу?!"
Метр Ганзелиус долго смотрел мне в глаза и, разгадав мои мысли, тихо сказал:
— Ты увидишь ее! В последний раз, мой мальчик. Я сам хотел просить тебя отправиться в путешествие. Может быть, Принцесса поможет тебе. Бедной девочке и самой не терпится свести счеты с Колдуном. Но, как знать… Кто поймет ее заколдованное сердце…
Учитель в глубокой задумчивости покачал головой:
— Я очень стар, и Турропуто уверен, что теперь никто ему не помешает. Но ты ведь многому научился. И ты не струсишь?! Утром в дорогу, сынок!
Спал я беспокойно и сквозь сон слышал легкие шаги Учителя. Он ходил из угла в угол по своей маленькой комнате, размышляя о чем-то: может быть, и о моей судьбе.
Глава третья
МАГИСТР, НОЖНИЦЫ И ЛУНА
Я узнаю, что любовь сильнее страха
Мы поднялись до света и молча позавтракали. Ворон и Голубь, уже оседланные, ждали у порога. Метр Ганзелиус ловко вскочил на Голубя, а я медлил, испытывая проклятую робость. Ворон, схватив меня клювом за пояс, взмахнул крыльями и круто взмыл в еще по-ночному темное небо.
Бесцеремонность, так непохожая на обычное поведение Ворона, обидела меня. К этому прибавился страх; ведь как не испугаться, когда болтаешься среди пустоты в клюве птицы.
Мы опустились на лесной полянке, среди высоких сосен. Дорожка, похожая на расстеленный голубоватый лен и на скопление тумана, возвышалась над землей на уровне груди.
Ворон с Голубем исчезли.
Забравшись на мое плечо, а оттуда на мочку правого уха, Учитель торопливо шептал:
— Берегись одинаковых человечков, но не отступай перед ними. Следи за Турропуто, не спускай с него глаз! Ты увидишь то, что высокомерные люди насмешливо называют детскими сказочками, потому что там, в сказках, все им кажется непонятным; как будто в их жизни много понятного. И потому что там феи и гномы; будто среди людей редко встречаются феи и будто не все люди рождаются гномами, а уж потом превращаются во взрослых людей!.. Ты увидишь сказку. Она ткется из тончайшего шелка тысячи лет. Шелковую нить легко порвать, разрезать ножницами. Бойся ножниц, сынок!
Метр Ганзелиус говорил не как обычно, а сбивчиво; не все было понятно в его словах.
Я старался запомнить и непонятное. Вдали показались сани: впереди были запряжены мыши, за ними — кошки, за кошками — собаки.
Сани исчезали среди сосен и вновь появлялись. То, что я принял за расстеленный лен или туман, оказалось накатанной снежной дорогой.
Протянулась дорога в воздухе, а не по земле, потому что ведь на земле было лето, а летом снега не бывает. "Все объясняется просто, если хорошенько подумать", — часто повторял Учитель.
Сани мчались, как стрела.