Гном Крэгг не попросил прощения ни завтра, ни послезавтра. А когда у него перестал болеть живот и прошла головная боль и когда он, наконец, пересилил своё упрямство и пришёл к дому, где жило семейство Мяу, двери и окна дома были заколочены, а на дверях висела записка:
Мы уезжаем, потому что
котятам очень вредно, когда
при них кричат и потому что
никому не хотим надоедать
«дурацким мяуканьем».
Мяу Кот,
Мяу Кошка,
Мяу Крошка
Вот какая записка…
— Ну и пусть! — громко сказал Гном Крэгг, хотя на душе у него было невесело. — Обойдусь без несносного семейства Мяу с его дурацкими кошачьими концертами. Буду один жить на этом прекрасном острове, слушать прекрасное пение шмелей, и самому себе рассказывать прекрасные клеверные сказки, и самого себя угощать самым вкусным на свете клеверным мёдом!
Прошло неизвестно сколько лет и месяцев и ещё много дней.
Как-то раз, наработавшись, Крэгг лёг на траву среди цветущего клевера, чтобы послушать шмелиное пение. Но странное дело — остров больше не гудел, как праздничный колокол.
Было тихо. И туча застлала солнце, так что было холодно.
Было ужасно неуютно лежать в этой холодной тишине.
Гном Крэгг поднялся и взглянул на тучу.
Это была совсем необычная туча. Все шмели, какие только жили на Цветочном острове, летели в открытое море.
— Куда вы?! — крикнул вслед Гном Крэгг.
— Мы улетаем навсегда, — прогудели шмели. — Мы больше не можем жить на Цветочном острове. С тех пор как не стало семейства Мяу, мыши разоряют наши гнёзда.
— Ну и летите! — сердито сказал Гном Крэгг. — Обойдусь без глупых шмелей с их унылым гудением, как отлично обхожусь без несносного семейства Мяу. Тишина полезна для здоровья! И теперь мне одному достанется весь самый вкусный на свете клеверный мёд! И… и сто лет назад меня ведь укусил этот прок… ужасно невоспитанный шмель, на которого я наступил. Теперь уж никто и никогда меня не укусит!
Так он сказал — очень упрямый и злопамятный Гном Крэгг. Но на душе у него не стало веселее.
Прошло ещё неизвестно сколько месяцев и дней. Однажды Гном Крэгг вышел в поле и увидел, что все цветы клевера — и совсем старые, и молодые — стоят понурив голову.
— Что вы невесёлые? — спросил Гном.
— Это потому, что мы умираем. Умирать очень грустно…
— Не умирайте! — попросил Крэгг, который на этот раз встревожился и испугался.
— Не умирайте, ведь я так люблю лучший в мире клеверный мёд!
— Мы не можем жить без шмелей, которые переносят пыльцу с цветка на цветок, — тихо ответили цветы клевера.
И умерли…
…Недавно мы с сыном, который вырос и первый раз пошёл со мной в море, проплывали мимо Цветочного острова.
— Ты говорил, что остров гудит, как праздничный колокол. Почему же я слышу только мышиный писк? — спросил сын.
— Раньше он гудел, как праздничный колокол, — сказал я.
— И ты говорил, что остров пахнет, как медовый пряник. Почему же я чувствую только запах мышиного помёта? — спросил сын.
— Раньше от него пахло мёдом, — сказал я.
— И ты говорил, что остров похож на ковёр, вышитый белым и красным шёлком. Почему же мне он кажется серой тряпкой среди Синего моря? спросил сын.
— Раньше он был похож на прекрасный ковёр, — сказал я.
— Отчего же всё так переменилось? — спросил сын.
— Оттого, что в тот несчастный вечер Гном Крэгг был грубым, упрямым и злопамятным, — сказал я.
— Только оттого, что в какой-то несчастный вечер какой-то гном оказался грубым, злопамятным и упрямым? — недоверчиво улыбнулся сын.
Тогда я вспомнил и рассказал сыну всю эту историю.
И мы задумались о разных разностях, очень печальных, — бывают и такие. А остров между тем скрылся из глаз.
Курица, которая несёт золотые яйца
Она торопливо семенит по пыльной дороге из замка Одноглазого Карлика в лес — Курица, Которая Несёт Золотые Яйца.
Она бежит в полной темноте. И не мудрено, что она так торопится. Надо поспеть к дуплу старого дуба, где принимает Дятел — Птичий Доктор, к рассвету вернуться в замок и снести золотое яйцо.
Если она опоздает, Одноглазый Карлик рассердится, а в сердцах может зажарить и съесть её. Хотя это не так уж умно — съесть Курицу, Которая Несёт Золотые Яйца.
Она задыхается от бега, но не позволяет себе передохнуть. Она так тяжело ступает, что над дорогой поднимается пыль, земля вздрагивает, а Божья Коровка, дремлющая на придорожном лопухе, скатывается с шершавого листа и ворчит спросонья: