Энди Кларк
Кулак Империума
Кейт, моему чудесному другу и редактору, без умелой помощи которой мои слова сейчас горели бы в какой-нибудь канаве, а фразы натворили бы бед, как неуправляемая стая кошек.
Вот уже более ста веков Император неподвижно восседает на Золотом Троне Земли. Он — Повелитель Человечества. Благодаря мощи его несметных армий миллион миров противостоит тьме. Однако сам он — гниющий полутруп, разлагающийся властелин Империума. Жизнь в нем продлевают чудеса из Темной эры технологий, и каждый день ему в жертву приносят по тысяче душ.
Быть человеком в такие времена — значит быть одним из бесчисленных миллиардов. Жить при самом жестоком и кровавом режиме, какой только можно вообразить, посреди вечных битв и кровопролития. Слышать, как крики боли и стенания заглушаются алчным смехом темных божеств.
Это беспросветная и ужасная эпоха, где вы найдете мало утешения или надежды. Забудьте о силе технологий и науке. Забудьте о предсказанном прогрессе и развитии. Забудьте о человечности и сострадании. Нет мира среди звезд, ибо во мраке далекого будущего есть только война.
ПРОЛОГ
Что-то движется в пустой межзвездной темноте.
Едва различимые чудовища дрейфуют в вакууме, как глубоководные хищники, извивающиеся в не знающей света океанской впадине.
Они — титаны, огромные и ужасные, и движет ими невыразимая воля, знающая только голод.
Щупальца длиной в километры плывут за ними, едва освещенные бледными лучами далеких, давно погибших звезд. Хитиновые пластины защищают мясистые внутренности от смертельного холода. Под этой живой броней пенится бесконечная энергия, способная на великое созидание и столь же великое разрушение.
Однако эти боги могут творить только для того, чтобы уничтожать. Они могут только хотеть. Они могут только кормиться, и размножаться, и снова питаться, продолжая и продолжая бесконечный цикл.
Но ныне бушует буря. Во всех направлениях, которые охватывают их чуждые органы чувств, ощущают они ее волнение и гнев.
И все же, как и глубоководных хищников в бездонной впадине, их не задевает далекий ярящийся водоворот. Он не волнует их. Это другое, несущественное, не имеющее к ним отношения.
Вместо этого их чудовищное внимание сосредоточено на далеком эхе, которое проходит через шторм. Эхо похоже на свет или песнь сирены, В некотором роде оно и то и другое — но и ни то, ни другое.
Это они чуют.
Это они знают.
Это они ищут.
Скрытые от своей добычи необъятной межзвездной пустотой, чудовища стремятся вперед, неутомимые и невероятно быстрые. Они отыщут свою цель и поглотят ее. Они принесут гибель очередному миру, а затем еще одному и еще, и, совершая это, станут похожи на божеств, которых видят в них испуганные смертные. Они совершат это без мыслей и волнений, и мольбы, чувства и вера добычи будут для них так же непостижимы, как их воля и природа для тех, кого они пожрут.
Их заботит только грядущий пир.
И он становится ближе с каждым часом.
АКТ ПЕРВЫЙ
I
Высочайший шпиль улья Ангеликус венчал зал конклава, в который вели арочные проходы с каждой из четырех сторон света. Нижний уровень мог похвастаться облицовкой из кларневого дерева, медным полом с матовой отделкой и искусными витражами из бронированного стекла, которые символически изображали этапы славной истории планеты. На одном из них были изображены очертания древнего бурового лазера, удерживаемого силовым полем. На другом — грубые обломки энерриумной руды, медленно вращающиеся друг вокруг друга. Малиновый блеск стекол витража был единственным, что намекало на способность эннериума превращаться в мощные лазерные ячейки. В шкафах хранились парящие в воздухе человеческие черепа, отполированные до блеска и исчерченные плавным готическим шрифтом с названиями великих шахтерских кланов.
Эти мрачные реликвии должны были напоминать всем, кто идет рядом, о жертвах, принесенных бесчисленными поколениями шахтеров, живших и умерших на планете Гайр. «Их благородная жертва сделала сильным наш мир», — гласила надпись на высоком готике у основания каждого шкафа-реликвария. Сержант Имперских Кулаков Торган, проходя вместе с братом Анктором мимо шкафов, взглянул на выбитые в бронзе гордые слова и хмыкнул.
— Ты всегда так делаешь, брат-сержант, — произнес Анктор низким голосом. — Почему?
— Разве в жизни невежественного чернорабочего есть место для благородства или жертвы, брат Анктор? — спросил Торган. — Крыша над головой, питательная каша в брюхе, многочасовой труд и целые десятилетия жизни, защищенной бастионами и воинами, существование которых он едва ли осознает. Эти люди мало что знают о жертвах и еще меньше о благородстве.