Свалившись рядом с Куртом, второй штурмовик коротко выругался и вскочил, потирая колено. Поспешно шагнул в сторону – и тут же рядом приземлился Арес.
– Под землей не достанут, – сказал Курт. – Разве что прилетит еще одна вертушка с отрядом…
– Но мы не знаем, куда идти… – начал Горец. – Знаем, я изучил карту коммуникаций. Отсюда попадем прямиком к заводу.
Между цехами мусоросжигательного завода на краю города был спрятан их джип. Ящер, подняв забрало, включил налобный фонарь, его луч скользнул по переплетениям труб теплотрассы. Впереди с писком шарахнулись крысы.
– Идешь первым, дальше скажу, где сворачивать, – скомандовал подполковник.
Желтоглазый наемник лучше других ориентировался под землей – он провел много времени в сырых катакомбах Будапешта.
Кивнув, Ящер бесшумно скользнул вдоль труб. Только он умел бесшумно передвигаться даже в тяжелых армейских ботинках. За ним, повинуясь кивку Курта, зашагал Горец. Следом направился подполковник, замыкал Арес.
Все в отряде понимали: войти в разрушенный, брошенный жителями Загреб гораздо легче, чем выйти из него. Путь через демилитаризированную полосу непредсказуем и для отряда, и для одиночки. Вокруг – нейтральная территория, километры развалин. Крысы, одичалые псы и птицы-падальщики.
Редкие выжившие прячутся в руинах. Слишком давно тень войны накрыла Балканы. К тому же крупное подразделение Синдиката всего в десятке километров отсюда, а вот до ближайшей базы Легиона – не меньше полусотни, и в случае внезапной атаки помощь подойти не успеет.
За поворотом коридора померк рассеянный дневной свет, льющийся сквозь канализационный люк. Рокот вертушки вскоре стих. Где-то капала вода, шуршали крысы. Изредка Курт Дайгер отдавал короткие приказы, корректируя курс. И думал при этом, что скажет командованию о потере курьера. А еще – какие вопросы задаст младшему брату, полковнику Айзеку Дайгеру, отправившему его на это задание. Вопросы эти будут очень серьезные.
И ответить на них Айзеку придется наверняка.
Когда доктора убили стервятники, я и еще трое беглецов будто осиротели. Он был опытным, много знал и умело уводил нас из засад. Вообще удивительно, что и среди палачей Синдиката есть люди, и не просто люди, а те, кто готов пожертвовать карьерой ради двоих подростков и нас с Жаном.
Вчера Жан умер. У него ни с чего поднялась температура. Полгода назад, когда у меня началось отторжение приживленных тканей, тоже колбасило, но вивисекторы перевели меня в лазарет и напичкали лекарствами. Прошло. А Жану некому помочь. Все аптеки разбомблены и разграблены, да я и не знаю, что надо давать, когда отторгается имплант. Даже палачи из лагеря говорили, что если началось отторжение, то все. Материал переведен зря.
Жан лежал, накрытый пальто из магазина, и потел, хотя на улице не жарко, потом дрожал, опять потел, и непонятно было, греть его или укутывать. Жалкий, со слипшимися желтыми волосами и красным лицом с каплями пота. Бредил. Звал кого-то, говорил на французском. Он не знал ни сербского, ни английского, и мы общались жестами.
Затих он под утро и больше не шевелился. Предпоследний член нашего небольшого отряда. Он погребен под стеной, обрушенной мною. Пусть лучше так, чем его съедят крысы. Ему было девятнадцать, на год больше, чем мне.
Неделю назад Алиса взорвалась на растяжке. За полтора месяца до того Джули застрелил снайпер. А теперь, вот, Жан. Странно, но ни слез, ни жалости, ни страха, что у меня тоже начнется отторжение. Будто кто-то переворачивает страницы моей жизни, а я наблюдаю со стороны. Моя настоящая сущность похоронена под обломками, убита снайпером, взорвана миной. Но я продолжаю двигаться и по инерции стремиться в Германию.
У меня есть нож, фонарь и пистолет, этого достаточно, чтобы выжить. Теперь надо дождаться ночи и осторожно, чтобы не подорваться на растяжке, двигаться дальше на север, в Германию, куда не дотянулся проклятый Синдикат. Мне бы еще тачку раздобыть или мотоцикл! Печаль, что все уже мародеры растащили, а чинить разбитое я не умею.
Чтобы не сидеть рядом с покойником, пришлось переместиться в другой разбитый дом и затаиться там. После бессонной ночи жутко хотелось спать. Веки закрылись сами собой, даже сон сниться начал: благословенная Германия, высокий мужчина с благородным лицом и сединой на висках награждает меня. Вокруг солдаты и мирные, все рукоплещут…
Едва слышный рокот мотора заставил меня проснуться и выглянуть в окно с треснувшим стеклом: к ангару катил армейский джип. Тачка – как раз то, что мне нужно!