— Мне тоже как-то не вериться! Но делить с этим что-то нужно!
— Претич, ты воду не мути! — зашумели богатыри. — Доложи порядком: кто, где и как безобразит! А мы всем миром решим, как с этим справиться!
— Хм, — усмехнулся воевода, — слушайте: в Бел-Озере Змей полуденный завелся, горожан запугал, каждый божий день себе жертву требует! Под Новгородом из Ладоги вылезает какой-то Рыбо-кит, ни дня не проходит, чтобы кого-нибудь под воду не утащил. Сначала только коров жрал, а теперь и за людишек принялся. Из лесов Муромских зверье бежит. Волки, медведи и другие зубастые! Целые деревни вырезают, даже костей не остается! В Тьмутаракане — велет-людоед, в Турове — упыри, и откуда только? От дрягвы что-ли? — пробурчал воевода себе под нос. — В Чернигове…
— Ладно, хватит, зачастил — прервал воеводу князь. — И так все ясно! Добровольцы есть?
— Есть! — как один закричали богатыри.
Смоловар Возгривый маялся похмельем. Брага, что он вчера выменял на струю бобра у старой карги Миткевы, снабжавшей всех любителей зеленого змия выпивкой, оказалась ядреней, чем обычно. Следовательно, и голова у Возгривого болела сильнее обычного, хоть и был он мужиком здоровым и крепким в кости. Однако голова, хоть и была целиком сделана из кости, все равно продолжала болеть. Некоторое время смоловар ворочался на прелой соломенной подстилке, заменяющей ему постель. Но оттого, что он переворачивался с боку на бок, голова болеть меньше не стала, а даже наоборот — боль постепенно нарастала. Бедняге уже казалось, что его многострадальную голову использует кузнец Людота вместо наковальни, вбивая в нее огромным молотом раскаленные гвозди. С этим нужно было срочно что-то делать. Возгривый обиженно засопел и поднялся на ноги. В глазах потемнело, а в голове что-то звонко лопнуло. Людота быстрее заработал своим молотом.
— А-а-а! — заревел смоловар, схватившись руками за всклоченную шевелюру.
Его заплывшие маленькие глазки рыскали по убогому жилищу в поисках лекарства, способного исцелить головную боль. Наконец в поле зрения смоловара попала старая крынка с отбитым горлышком, в которой больной обнаружил остатки молока трехдневной давности. Словно к живительному источнику припал смоловар к кувшину с прокисшим молоком. Большим глотком он осушил сосуд. Немного полегчало. Возгривый выскочил из лачуги на улицу и налетел на бочку с затхлой зеленоватой водой. Не удосужившись даже разогнать вонючую жижу, что ошметками плавала на поверхности, смоловар окунул больную голову в воду. Некоторое время он довольно пускал пузыри. Самочувствие улучшилось!
— Это ненадолго, — себя Возгривый знал как облупленного. — Нужно срочно опохмелиться! Иначе…
О том, что произойдет иначе, думать не хотелось. Он огляделся в поисках того, на что можно будет выменять выпивку. Как назло на глаза ничего не попадалось — все, что можно, он уже пропил. А то, что Миткева нальет ему в долг, смоловар очень сильно сомневался.
— Ладно, — решил он, — чего-нибудь да придумаю!
Окунувшись напоследок в бочку, нетвердой походкой Возгривый зашагал в сторону Киева. Смоловар торопился — вот-вот вернется головная боль. Нужно успеть. Он выскочил на пыльную дорогу, ведущую к городским вратам. Обычно многолюдная дорога была почему-то в этот день пуста.
— Жара виновата, — подумал Возгривый, — народ по домам сидит! Холодное пиво дует или квас на худой конец!
Смоловар как наяву увидел запотевшую крынку, что хранилась в дальнем углу самого глубокого холодного погреба, увидел, как большие капли чертят на крутом боку посудины мокрые дорожки…
— Проч с дорогы! — картаво выкрикнул кто-то незаметно подъехавший к Возгривому сзади, стеганув его нагайкой.
Зазевавшегося смоловара, не успевшего отскочить на обочину, сбил грудью конь. Возгривый, не удержавшись на ногах, рухнул в придорожную пыль. Проезжая мимо, всадники до обидного громко заржали, громче, чем их собственные кони. Смоловар протер запорошенные пылью глаза.
— Дык… — опешил он поначалу. — Это ж печенеги! Твари кривоногие! И туда же над людьми глумиться!
Он даже и не думал о том, откуда под самыми стенами Киева могут взяться степняки. Смоловар нагнулся и поднял с земли увесистый булыжник. Руки смоловара больше не тряслись, а на головную боль он уже не обращал внимания. Злость — лучшее лекарство с похмелья. Коротко размахнувшись, Возгривый метнул камень вслед уезжающим обидчикам. Булыжник, выпущенный сильной рукой, с глухим стуком впечатался в непокрытую бритую голову ближайшего печенега. Возгривый наблюдал с удовлетворением, как голова иноземного нахала окропилась кровью, а сам он беззвучно свалился с лошади. Отряд степняков остановился, в немом изумлении разглядывая поверженного товарища. Они никак не могли взять в толк, отчего это их товарищ валяется на земле с окровавленной головой. Смоловар тем временем подобрал другой булыжник и точным броском ссадил с лошади еще одного печенега. Степняки загомонили, разобравшись, наконец, в чем дело и начали спешно разворачивать лошадей. Печенегов было много, но смоловар не испугался. Он неспешно выдернул с корнем росшее возле дороги небольшое деревце.