— Гуннлед! — могучий глас Суттунга гулким эхом пошёл гулять по многочисленным закоулкам необъятной пещеры.
С древнейших времён пращуры Суттунга жили в мрачных пещерах Хнитбьерга, облагораживая их в меру своих способностей: гигантский очаг в углу, в котором горели целые деревья, вывернутые с корнем, грубая, сколоченная из необработанных стволов домашняя утварь, столы, стулья, лежанки — вот и всё, чем довольствовались неприхотливые инеистые великаны. Осторожно поставив драгоценную ношу на стол, Суттунг заревел еще громче:
— Гуннлед!
После гибели Гиллинга и его жены ближайших родственников у Суттунга осталось раз, два и обчелся: дочь Гуннлед, да родной брат — Бауги. Постоянно странствуя, Суттунг редко бывал дома, а драгоценный напиток нужно стеречь. Бауги Суттунг не доверял по причине его природной тупости, что не редкость среди великаньего племени. А вот дочь — подходящий страж для напитка: и умна, и хитра, даром, что молода — нет еще и двух сотен лет. Наконец Гуннлед соизволила явиться на зов отца. Еще не достигшая своего полного роста, великанша была по пояс отцу.
— Вот! — проревел Суттунг, глядя на дочь сверху вниз. — Это вира за убийство моего отца и твоего деда Гиллинга. Береги пуще глазу своего. Хватает на свете всяких проходимцев, что не прочь поживиться за наш счёт.
Тем временем в чертогах Вальхаллы, на золотом престоле в задумчивости восседал великий Один. А вокруг кипел бесконечный пир. Вечный пир, на котором гуляют лучшие воины, эйнхерии, когда-либо жившие на земле. Так будет продолжаться до самого Рагнарека, последней битвы, после которой уцелеют немногие. А пока… пир горой, пир без конца. Воины пьют без меры, жрут без меры, благо пьянящее молоко козы Хейдрун и мясо вепря Сэхримнира никогда не кончаются. Сейчс напьются и схватятся за ножи. Один лишь грустно улыбнулся: все мёртвые в Вальхале с восходом солнца оживают, страшные раны затягиваются, отрубленные конечности прирастают. Ну вот, как обычно, мертвые сброшены под стол, где и очнуться завтра поутру целыми и невредимыми, а пир продолжается. Как всё это наскучило Всеотцу за бесконечную череду лет. Приелось, набило оскомину. Пьяные хари, жирные руки, засаленные волосы верных эйнхериев вызывают отвращение. Один давно уже ничего не ест, скармливая свою пищу ручным волкам Роги и Фрекки, от мяса Сэхримнира его тошнит. Где Квасир, только он мог рассеять тоску Отца богов своими песнями. Его нет, он давно перестал посещать Вальхаллу. Да и кто может выдержать такое бесконечно долго?
Неожиданно в пиршественную залу ворвались две огромные черные птицы. Два ворона Хугин и Мунин, глаза и уши старого Хрофта. Сделав круг почёта по залу и попутно нагадив на головы самым рьяным забиякам, чем несказанно порадовали одноглазого бога, вороны расселись на плечах Великого Водчего. Устроившись поудобнее, они принялись наперебой каркать.
— Тихо! — прикрикнул на них Один. — Давайте по очереди.
Интересную историю поведали пернатые Одину. Про исчезновение Квасира, убийство великана Гиллинга и его жены, про чудесный напиток, отданный карлами Суттунгу…
И Один понял: это шанс. Шанс развеять скуку и обзавестись чудесным напитком. Перед ним сейчас стоял всего лишь один вопрос: с чего начать?
Прав был Суттунг, что не доверил напиток Бауги. Именно с этого слабого звена начал Один свою охоту за мёдом.
— Пошевеливайтесь, остолопы! Солнце уже высоко! — по хозяйски покрикивал Бауги на девятерых неповоротливых ётунов. — Дождетесь, повыгоняю! Такие работники мне не нужны! Да вы больше прожираете, одни убытки от вас!
Великаны, находившиеся у Бауги в услужении, лишь преданно смотрели хозяину в глаза. Умом они не блистали, как впрочем и сам Бауги, но хозяину виднее. Поэтому спорить они не решались, а лишь кивали, соглашаясь, своими большими словно пивные котлы головами.
— Что бы к вечеру нижний луг был выкошен! А не справитесь, не видать вам жратвы, как своих ушей!
Бауги повернулся к работникам спиной, давая этим понять, что разговор окончен.
Великаны негромко поворчали, лениво разобрали косы и отправились на луг.
Утреннее солнце еще не начало как следует припекать, а с утомлённых работников сошло уже десять потов. Проходивший мимо странник, уселся на придорожный камень, оглядел цепким взглядом взмыленных косарей и поинтересовался:
— Ребятки, а чего это вы так устали? На дворе еще утро!
— Да косы тупые, — пожаловался один великан, — были б острые, мы мигом бы работу справили. А так… — он обреченно махнул рукой.