— Други! Соратники! — торжественно начал Владимир. — Сегодня у меня свадьба!
— Дай бог, чтоб не последняя! — крикнул кто-то пьяным голосом с дальнего конца стола.
Владимир нахмурился: на смутьяна зашикали со всех сторон. Претич наклонился и что-то зашептал князю на ухо. Лицо Владимира подобрело, и он, улыбнувшись, продолжил:
— Боги дадут, и еще свадебку сыграем! Вы все прекрасно знаете, что князья не всегда по любви, все больше по согласию себе невест подбирают. В государственных интересах! Главная задача князя — державу крепить, пускай даже и таким, — он криво усмехнулся, — способом. Но сегодня мы гуляем не только мою свадьбу, есть среди нас человек, что невесту по любви себе выбрал! Кстати, без него и Добрыни не было бы и моей свадьбы. Здравиц в мою честь я уже предостаточно наслушался, а его, почему-то, незаслуженно обошли! Вы его прекрасно знаете, это один из лучших моих богатырей — Дунай!
Услышав свое имя, Дунай, который сидел вместе с Настасьей по правую руку от князя, поднялся. Вслед за ним поднялась и Настасья.
— Совет вам да любовь!
Князь поднес чару к губам и залпом её осушил.
— Что такое? — вдруг гневно крикнул он.
Все притихли, особенно чашники, разносящие хмельное.
— Вино горькое!
Князь взял со стола нежное перепелиное крылышко, надкусил его.
— Еда горькая!
Воцарилась гнетущая тишина.
— Горько! — вдруг закричал князь весело.
— Горько! Горько! — опомнившись, подхватили его клич богатыри.
Дунай нежно обнял супругу и поцеловал её в губы. Настасья зарделась, смущенно села на свое место.
— Ну вот, — довольно произнес Владимир, — чтоб богатыря мне родили! Да такого чтобы ух… Чтоб Илью за пояс заткнул!
— Дай срок, князь! — весело произнес Дунай.
— Будет тебе срок, — ответил Владимир, показывая челядину пустую чару.
Отрок быстро наполнил княжеский кубок.
— Давай выпьем с тобой, Дунай, за будущего богатыря!
Богатырь взял заново наполненный кубок.
— Нет! — резко оборвал его Владимир. — За богатыря этой чары мало, — князь оглянулся, — давайте вон ту!
Палец князя указывал на огромную резную братину, выполненную в виде трехглавого дракона. Из этой чары можно было напоить десяток богатырей из старшей дружины. И лишь Илья Жидовин однажды выпил ее в одиночку. Двое отроков с трудом поднесли братину Дунаю. Он принял её обеими руками, вино мерно плескалось вровень с краями.
— За богатыря! — произнес князь. — До дна!
— До дна! — закричали богатыри.
Дунай поднес братину к губам. Раздались подбадривающие крики, свист, богатыри бились об заклад: осилит Дунай братину или нет. Один лишь Добрыня смотрел на эту затею осуждающе. Наконец Дунай оторвался, перевернул братину над головой. Она была пуста.
— Слава Дунаю! — закричали со всех сторон. — Даешь богатыря!
— Вот это по-нашему, — сказал князь, — по-русски! Так мы и погань всякую бить будем! До конца! До дна!
— Слава князю! — богатыри вновь подняли кубки.
— За землю Русскую! — торжественно произнес князь, осушая очередной кубок.
Дунай с трудом заставил себя пригубить из услужливо наполненной расторопным челядином чары и камнем рухнул на место. В голове шумело. Разговор постепенно перетёк в привычное русло: о молодоженах забыли. Обсуждали все: войну с поляками, участившиеся набеги печенегов, договор с литвой. Вспоминали дела прошлые, подвиги ратные.
…да не, — как всегда громко спорил Фарлаф, — тиверцы мечом махать не мастера! А вот стрелки — отменные. Вон Велигой, — Фарлаф обернулся в поисках товарища, — где Велигой? Только что здесь был!
— Ты чего, Фарлаф, опять хмельного меда перебрал? — загомонили со всех сторон. — Велигой как пообещал князю голову Радивоя Проклятого, так с тех пор на княжьи пиры и не ходит: совестно людям в глаза смотреть!
— А жаль, — опечалился Фарлаф, — мы с ним так душевно…
— Хвастали, да медовуху жрали! — закончил за Фарлафа язвительный Попович.
— Всякое было, — и не думал обижаться Фарлаф, — однако стрелок он отменный! Мало кто еще так из лука умеет, разве что Дунай. Признай, Лешак, что ты хуже из лука стреляешь!
— Ну, тут я спорить не буду, — согласился Попович, — и никто не будет…
— Лучший стрелок, — вдруг громко выкрикнула новоиспеченная княгиня Опраксия, — моя сестра Настасья!
Разговоры враз смолкли, все с интересом смотрели на Опраксию, да и сам князь с удивлением разглядывал супружницу словно в первый раз видел.