— Ладно.
Прозвучал гудок. В тот день, как обычно, Рашиди работал до шести вечера. В предвкушении свидания с Аминой сердце его переполнялось радостью. Но он не забыл о встрече с Фараджи и вечером разыскал его в толпе у проходной.
— Ну, что ты скажешь? — спросил Рашиди.
— Скажу, что положение рабочих с каждым днем ухудшается.
— Это правда.
— Так вот. Нам нужно снова выдвинуть требования администрации, и теперь уж мы наверняка добьемся победы. А иначе хозяева будут с нами делать что хотят. Я уже переговорил с Бакари, и мы решили собраться сегодня в здании профсоюза, чтобы обсудить план действий.
— Хорошо, может быть, я приду.
— Без всяких "может быть". Ты обязательно должен прийти, — резко сказал Фараджи. — Что, у тебя есть какие-то дела?
— Да, у меня есть одно личное дело.
— В такое время личные дела могут подождать.
Рашиди нечего было ответить. Он понимал, что свидание с Аминой придется отложить.
— Когда нужно прийти туда? — спросил он мрачно.
— Часам к восьми.
На собрании присутствовало немного народу. Члены профсоюза подробно обсуждали конкретные шаги, которые им необходимо предпринять, чтобы заставить администрацию выполнить данные ею обещания. Рашиди думал только о своем несостоявшемся свидании, в мыслях уносясь из душного зала к Амине.
А празднично одетая Амина пришла на свидание ровно в восемь и, прождав Рашиди целый час, с тяжелым сердцем вернулась домой.
Собрание в Миембени закончилось в полночь.
На следующий день, в субботу, Рашиди догнал Салума по дороге домой.
— Куда сегодня собираешься? — спросил Рашиди: он знал, что Салум любит весело проводить субботние вечера.
— В Бегамоджу, — ответил Салум.
На вопрос о том, где сегодня можно повеселиться — будь то в окрестных кварталах или даже за городом, — Салум мог ответить всегда.
— Я бы пошел с тобой, Салум, — начал Рашиди, — но мне очень нужно повидать Амину, а я не знаю, как это сделать.
— Сходи к ней, — не задумываясь, ответил Салум.
— Но я не знаком с ее родителями.
— Тогда подожди до вечера — мы поговорим об этом подробнее. Если хочешь, часов в восемь я зайду за тобой.
Салум зашел за Рашиди в половине девятого. На этот раз он был без велосипеда; от Гулиони до Бегамоджи можно было дойти пешком. Рашиди уже ждал его.
— Ну что, пойдем?
— Пойдем. Сначала немного погуляем, сходим посмотрим танцы в Paxa-Лeo, а часам к одиннадцати пойдем в Бегамоджу.
Когда они гуляли по улицам Нгамбо, Салум вдруг остановился у небольшого, невзрачного на вид здания и попросил Рашиди подождать его у входа. То, что наблюдал Рашиди, стоя снаружи, поразило его. В дом входили нормальные люди, многих из которых он знал, а выходили… Мужчина, который пять минут назад улыбнулся Рашиди и пожелал ему доброго здоровья, сейчас глядел вокруг себя остекленевшим взором и громко ругался. Другие, выходя, шатались из стороны в сторону, третьи орали песни, слова которых невозможно было разобрать.
Наконец в дверях показался Салум.
— Эй, Рашиди, заходи!
— Зачем?
— Заходи, тебе говорят.
Рашиди не стал спорить и, пройдя за Салумом, оказался во внутреннем дворе, покрытом навесом. Здесь сидели люди — человек пять или шесть, — но из-за темноты Рашиди не мог их как следует рассмотреть.
— Садись и жди меня, — сказал Салум и снова на время исчез, а когда возвратился, в руках у него был небольшой бумажный сверток. Он сел на скамейку рядом с Рашиди и подозвал человека, который деловито сновал по двору.
— Принеси-ка нам немного выпить, — сказал Салум.
— Можно заказать бутылку или полбутылки.
— Тогда принеси полбутылки, — решил Салум.
— Два с половиной шиллинга, — человек нетерпеливо протянул руку за деньгами.
Салум отложил сверток, запустил руку в карман и достал три шиллинга. Человек отсчитал Салуму сдачу, ушел и тут же возвратился с бутылкой, наполовину наполненной полупрозрачной жидкостью. Он уже повернулся, чтобы идти, но Салум крикнул ему вслед:
— А стакан?
— Стаканов больше нет. Если хотите, принесу чашку.
— Ладно, неси.
Салум налил в чашку жидкости из бутылки. Потом развернул сверток — в нем оказались кусочки жареного осьминога.
— Пей! — Салум протянул чашку Рашиди.
— Что там? — подозрительно спросил тот.
— А ты попробуй.
— Нет, я не пью.
— Значит, пора начать, — настойчиво уговаривал его Салум.
— Нет, не могу.
Салум пожал плечами и вылил содержимое чашки себе в рот. Лицо его сморщилось, будто он выпил сока алоэ. Он схватил кусочек осьминога и стал его сосредоточенно жевать. А Рашиди с любопытством оглядывался по сторонам. Посетители пивной все больше пьянели, шум вокруг усиливался. Хозяин уже несколько раз обращался к ним с просьбой не кричать, да где там.
Наблюдая за Салумом — как он пьет, как морщит лицо, — Рашиди вдруг спросил его:
— Салум, а ты не опьянел?
— Да ты что, не видишь, что я трезв! — запальчиво отозвался Салум.
Рашиди заметил, что посетители пивной вели себя по-разному: одни пели, другие ругались, третьи, делая вид, что они еще совсем трезвые, старались примирить ссорящихся. Были и такие, кто, напившись, пытался уйти не заплатив и платил только после длительных пререканий с хозяином. Происходящее забавляло Рашиди, который смотрел на все это как на цирковое представление.
Салум протянул чашку Рашиди.
— А теперь выпей ты!
— Я уже сказал тебе, что не пью, — терпеливо начал Рашиди, но Салум уже опьянел и не хотел слушать никаких возражений.
— Значит, сегодня пора начать. Пей, или дружба врозь.
Рашиди поднес чашку к носу, понюхал, и его передернуло.
Салум ушел и вернулся, держа в руках ковш с водой. Он долил в чашку немного воды и снова протянул ее Рашиди.
— Теперь пей!
— Я не могу. Я ни разу в жизни не пробовал.
— Да пей же. Вот выпьем, пойдем разыскивать твою Амину и, я тебе обещаю, найдем, — сказал Салум заплетающимся языком.
Рашиди взял чашку, снова поднес ее к носу, сморщился и с отвращением опустил. Наконец он собрался с духом и опрокинул содержимое чашки себе в рот. Жидкость обожгла его, он закашлялся, потом чихнул, снова закашлялся. Его тошнило, на лбу выступил холодный пот. Салум протянул ему ковш с водой, Рашиди сделал три больших глотка, закусил кусочком осьминога и понемногу пришел в себя.
Когда самогон был выпит, Салум позвал хозяина:
— Эй, принеси-ка нам еще полбутылки!
На скамье появилась новая порция самогона. Из этой бутылки Салум наливал по очереди себе и Рашиди. Выпив все, друзья собрались уходить, Рашиди с непривычки сильно опьянел и качался так, что Салуму приходилось поддерживать его.
— Ну, ку-куда теперь? — спросил Рашиди.
— А ты куда хочешь?
— Пойдем к Амине.
— А ты знаешь, где она живет?
— Знаю.
Обнявшись, они потащились по улице, и Рашиди вдруг запел:
Салум весело подпевал. Спев суахилийскую песню, они запели индийскую, потом арабскую. Люди, которых они встречали по дороге, неодобрительно качали головами, но они не обращали на них внимания и пели, пока не пришли наконец к дому Амины.
— Вот, Салум, здесь, — сказал Рашиди, кладя руку приятелю на плечо.
— Что?
— Вот ее дом.
— Ну так позови ее, — посоветовал Салум.
Подойдя к двери, Рашиди тихо позвал:
— Амина, Амина, любовь моя!
Никто не отвечал, но в окне горел свет, и Рашиди решил, что Амина просто не слышит его. Тогда он закричал во все горло:
— Амина! Выходи, Амина! Я тебя люблю! Пожалуйста, выходи!
Амина выбежала из дому, чтобы посмотреть, кто это зовет ее пьяным голосом, и увидела едва державшегося на ногах Рашиди, который облокотился на косяк, чтобы не упасть.