— Хорошо. Завтра пошлю человека — пусть пойдет и купит. Сколько тебе нужно?
— Я думаю, пять тола хватит.
— Тогда лучше сделаем вот как. Возьмешь в сундуке денег, сколько тебе надо, а завтра, когда приедут господин Зейн с женой, попросишь ее, чтобы она купила тебе масла.
— Как? Они завтра приедут? — сделала удивленное лицо госпожа Маимуна, хотя прекрасно знала, что каждое воскресенье господин Зейн с женой заезжают к ним на своей новой машине марки "мэй флауэр".
Добившись своего, госпожа Маимуна замолчала. Она завела этот разговор вовсе не для того, чтобы спросить мужа, можно ли ей сделать покупку, а только чтобы получить разрешение взять деньги из сундука. А уж открыв его, она возьмет их сколько хочет и потратит как пожелает.
Госпожа Маимуна пошла прогуляться по саду. Она сорвала веточку жасмина, розу и большой цветок килуа, который приколола к своим длинным волнистым волосам. Потом направилась к фруктовым деревьям и затеяла веселую игру: срывая плоды, она бросала их в мужа, крича, чтобы тот ловил. Господин Малик, грузный и неповоротливый, подчиняясь прихоти жены, вскочил и попытался поймать летящие в его сторону фрукты. Эта игра очень забавляла госпожу Маимуну, которая смеялась до слез, глядя на неуклюжие прыжки мужа.
Вдруг господин Малик и госпожа Маимуна увидели Фуада, который с криком "мама" бежал к ним. За ним со злобным лаем, оскалив зубы, гналась его собака.
— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не бил ее. Она же укусит тебя! — закричала на Фуада госпожа Маимуна, еле переводя дыхание от испуга. Но для господина Малика этот незначительный, казалось бы, эпизод имел роковые последствия. Когда он услышал крик Фуада, с ним случился сердечный приступ. Госпожа Маимуна отвела мужа в дом. Там больного уложили в постель, но ему становилось все хуже. Он задыхался и лишь приговаривал: "Лаиллаха илла ллах! Лаиллаха илла ллах!"[34]
Госпожа Маимуна будто обезумела — обхватив голову руками, она кружила по комнате, причитая: "Мой бедный муж! Мой бедный муж!" Она понимала, что ее муж при смерти. Ему давали разные снадобья, растирали тело ароматными маслами для изгнания злых духов, окуривали благовониями, но ничего не помогало. Господин Малик только хрипел и закатывал глаза. Фуад растерянно наблюдал за происходящим и ни на шаг не отходил от матери.
Увидев, что господину Малику становится все хуже, госпожа Маимуна, несмотря на поздний час, решила пойти за лекарем. Наказав Киджакази сидеть с больным, она отправилась к шейху Мафтаху, самому знаменитому врачевателю в округе. Того не оказалось дома — госпоже Маимуне сказали, что он ушел в мечеть, — и ей пришлось ждать его возвращения.
— Помогите, шейх! — взмолилась женщина, как только лекарь вошел в комнату, где она ждала его.
— Что случилось?
— Мужу плохо.
Лекарь застал господина Малика в том же состоянии, в каком его оставила госпожа Маимуна.
— О аллах! — проговорил шейх. Он придвинул стул к постели и сел, глядя на больного.
— Когда это произошло?
— Вечером, когда мы сидели в саду.
— Вечер — неподходящее время для прогулок на свежем воздухе. Твой муж одержим злым духом, — изрек лекарь. Он повернул к себе лицо больного и вдруг спросил:
— У вас есть шафран?
— Есть.
Госпожа Маимуна вышла в другую комнату и стала открывать поочередно все ящики шкафа, пока не нашла то, что нужно.
— Вот, возьмите, — сказала она сквозь слезы, подавая шафран лекарю, который приготовил из него микстуру и дал больному. То, что осталось, он перелил в бутылочку, велев госпоже Маимуне через некоторое время напоить этим лекарством мужа и обтереть им его лицо.
— Спасибо вам, — поблагодарила госпожа Маимуна лекаря, когда тот собрался уходить. Лицо ее покраснело и распухло от слез.
— Все во власти аллаха! — вздохнул шейх и ушел.
Госпожа Маимуна сделала все, как ей сказал знахарь, но это не помогло. Она не отходила от постели мужа всю ночь, а на рассвете он скончался. Скоро известие о смерти господина Малика распространилось повсюду, и к десяти часам утра окрестные помещики и богатые люди из города начали собираться в усадьбе покойного.
В округе долго помнили похороны господина Малика. Богослужение, которое началось следом за послеполуденной молитвой, продолжалось три дня подряд, и три дня никто из соседей не готовил у себя еду: ее подавали на похоронах. Даже нищих там кормили и щедро одаривали милостыней.
Бедная Киджакази! Смерть хозяина была для нее тяжелым ударом. Каждый вечер она приходила на кладбище и подолгу плакала на его могиле.
После окончания траурных церемоний родственники господина Малика занялись описью наследства. Из заветного сундука было вынуто его содержимое: золотые сабли, серебряные кинжалы, золотые браслеты, расшитые серебром туфли. В потайных ящичках сундука нашли много денег и завещание господина Малика, согласно которому все имущество покойного наследовал Фуад, а его опекуном до совершеннолетия становился господин Зейн.
Госпожа Маимуна провела в трауре четыре месяца и десять дней. В течение всего этого времени жены помещиков часто наведывались в усадьбу, чтобы ободрить безутешную вдову. Наконец траур кончился, но оправиться после смерти супруга ей так и не удалось. Еще год она поболела, а потом умерла, и ее похоронили на кладбище рядом с мужем.
Господин Зейн не обкрадывал юношу, поскольку сам был настолько богат, что мог иметь все, что пожелает. Десять лет находился Фуад на попечении господина Зейна, который учил его всему, что должен знать богатый землевладелец: как управлять хозяйством, как вести финансовые дела, как распоряжаться людьми. А когда молодому человеку исполнилось двадцать пять лет, он сам вступил во владение своей собственностью. Теперь Фуаду безраздельно принадлежали поля и все остальные богатства покойного отца. Благодаря усилиям нового хозяина поля по-прежнему давали отменный урожай, площадь посевов увеличили, возвели каменный коровник и надстроили второй этаж к амбару.
Что же касается Киджакази, то в ее жизни ничего не изменилось. Она трудилась так же, как и при покойном господине: закончив одну работу, тут же принималась за другую — и так с утра до позднего вечера. Наверное, во всем имении не было человека, который работал бы так много и старательно.
Однажды вечером, осматривая свои владения, Фуад заглянул на скотный двор. И надо же было так случиться, что именно в это время уставшая Киджакази случайно заснула прямо в коровнике, прислонившись спиной к каменной опоре.
Фуад тихонько подкрался к Киджакази и пнул ее ногой.
— Ой! Простите меня, господин, — запричитала проснувшаяся Киджакази, превозмогая боль и испытывая жгучий стыд за свой ужасный проступок.
— Ты что себе позволяешь? Я думаю, что ты работаешь, а ты спряталась здесь и дрыхнешь? — рассвирепел Фуад.
— Простите меня, господин. Это больше не повторится!
Сама не своя от смущения и страха, Киджакази схватила пустые ведра и бросилась к колодцу за водой.
— Старая дура! Безмозглая дрянь! Не можешь работать? Хочешь сидеть на моей шее? — продолжал кричать Фуад, хотя дверь за служанкой давно уже закрылась и он остался в коровнике один.
Киджакази набрала воды, тут же вернулась и стала разливать воду в поилки. Потом сходила к колодцу еще раз, потом еще и еще — и так до тех пор, пока не напоила всех коров.
Только закончив работу, Киджакази с тревогой задумалась о случившемся. "Я так провинилась перед господином, — терзалась она. — Что же он теперь подумает обо мне!" В ту ночь Киджакази не могла заснуть. "Ничего, этого больше никогда не повторится", — успокаивала она себя.
Киджакази поднялась с первыми петухами и сразу пошла доить коров. Закончив дойку, она вышла из коровника и лицом к лицу столкнулась с Фуадом, который уже проснулся и прохаживался по двору, стряхивая с себя остатки сна. Она остановилась в замешательстве, сердце ее учащенно забилось.