Тяжкий труд бурлаков начинался с рассветом и кончался с первой звездой. Кожаная лямка надевалась через плечи на грудь бурлака, и он шел по берегу, утопая ногами в мокром песке и напевая заунывную песню. Обычно бурлаки за рабочий день проходили по десять километров. Многообразие препятствий отягчало их путь. Налетевший шторм наклонял паруса и опрокидывал расшиву. Встречный ветер делал продвижение вперед невыносимым, боковой ветер сминал рулевого и лишал судно управления. Быстрое течение в узких местах крутило суда, сталкивало их, производя аварии. Дождь делал дорогу негодной, обессиливал людей, портя снасти. Берег и тот чинил бурлакам на каждом шагу препятствия. То зыбкие песчаные места, то каменистые поляны, то колючий кустарник, то ямы, в которых калечились ноги, то овраги, то горы, по которым доводилось идти выше уровня мачт.
В передней лямке шагал самый опытный и здоровый бурлак — «дядька». Он сообщал ритм всей работе. За ним тащились «кабальные» — пропив весь заработок, они отбывали работу нехотя, за одни харчи; позади шли «усердные», которые должны были подгонять «кабальных». Ступали бурлаки вперед только правой ногой, придвигая к ней левую и обязательно «в ногу», чтобы не вносить разлада в общее движение. Шли под команду «Сено-солома» или пели песни.
Часто волжский ветер тащил расшиву вниз, а боковой ветер относил ее на середину реки. Тогда бурлаки обертывались лицом к судну с лямкою на спине, бросались на землю, упирались ногами в камни, в корни деревьев, во что попало, стараясь осилить стихию. В это время приходилось им очень тяжко и страшно, и они пели:
Вот как описывает Зарубин одно из таких плаваний: «Около завтрака разыгрался сильный верховой ветер, который весьма препятствовал ходу расшивы. Бурлаки как ни налегали на свои лямки, однако не могли делать шаг более четверти аршина, а при сильном порыве ветра нередко и пятились еще назад. Так шли бурлаки несколько дней. Верховой ветер не переставал. Он только немножко переменился и подул с северо-запада. С переменою ветра переменилась и погода. Все небо обложилось облаками, пошел сильный ненастный дождь. На бурлаках не оставалось сухой нитки, — они промокли до костей. Ход бичевою сделался еще хуже: глинистая почва страшным образом налипала на лапти, которые от этого весьма тяжелели и скользили по огромным каменьям и по скалам гор, где путешествовали бурлаки бичевою. При таком неудобном ходе они еще более должны были напрягать свои силы и налегать на лямки, потому что равномерно и дружно действовать было нельзя. Некоторые, например, бурлаки перебирались, как дикие козы, с камня на камень, с утеса на утес, а некоторые скользили по косогору и падали. Следовательно, вся тяжесть лежала на остальных, которые еще не поскользнулись и не упали. Тяжело было работать нашим бурлакам, страх как тяжело. А они работали таким образом по крайней мере 19 часов в сутки; остальное время они употребляли на спанье и на обеды.
Целую неделю изо дня в день дул ветер с дождем. Бурлаки до того изнурились, что от постоянного напряжения и, вероятно, прилива крови к голове на многих напала куричья слепота. В это время человек видит только в продолжение дня, но как скоро солнышко закатится, он уже не видит почти ничего, а особенно под ногами».
Кулибин с самого детства страдал, наблюдая страшные картины каторжного труда на Волге; он ясно видел его малую эффективность и целых двадцать лет с перерывами бился над проблемою замены бурлацкой тяги иными силами. По приезде в Нижний Новгород он целиком отдался этому делу.
XIII
«МАШИННОЕ ВОДОХОДНОЕ СУДНО»
о замыслу Кулибина, устройство «водоходного судна» было следующим. Один конец каната привязывается к неподвижному предмету на берегу (или якорю, заносимому вперед), другой обвивается вокруг гребного зала на судне. Течение давит на лопасти колес, они приходят во вращение, и канат наматывается на гребной вал. Судно начинает двигаться против течения. Неудобства, конечно, и при этом были огромные. Канат надо было привязывать на берегу, складывать на судне. Надо было оберегать товары от воды, заносимой вместе с пеньковым канатом. Кроме того, была затруднительна перевозка каната с места на место на берегу. Но все же это было лучше прежней тяги судов силою бурлаков.
Идея подобного судна не нова. Еще в XV–XVII веках подобные проекты были известны в Чехии (гравюры времен гуситских войн), в Италии (Ф. Веранцио) и в некоторых других странах.
На русском языке описание такого судна появилось уже в 1708 году, когда была опубликована в Москве «Книга о способах, творящих водохождение рек свободное», напечатанная «в царствующем великом граде Москве».
Вид старого Зимнего дворца с каналом, соединяющим Мойку с Невой. С гравюры М. Махаева. 1753 г.
Вид на Петербург от Петропавловской крепости. Со старинной гравюры.
«Махина, объявленная через патера Шаля, — говорилось там, — была вымышлена через господина Гравилла, отведывана была в Леоне городе, на суднах, нагруженных солью. Сия махина употребляется, чтоб судном вверх плыть, на реках самых быстрых без парусов, без весел и без всякой трудности, и имеет она сие за партикулярное или особливое дело, что выбирает от себя место быстрейшее. С сею махиною не держать расходу на лошадей, которой зело велик есть, понеже надобно пятьдесят или шестьдесят лошадей, чтобы тянуть судно с солью на реке Роне, и случится тако, что единожды поправя корму худо судно часто единым разом вытаскивает всех тех лошадей в реку и утопляет некоторую часть».
Автор книги пересказывает здесь главу из произведения Шаля[72] «Искусство морского плавания». Шаль и является изобретателем этого судна.
У нас нет никаких данных о том, что Кулибин был знаком с проектом Шаля. Вероятнее всего, он, как и в ряде иных случаев, пришел к своей идее самостоятельно.
Движение завозом, «подачами» — это был старый русский способ на Волге. Его описал еще Олеарий. Когда бурлаки выбивались из сил и не могли идти по берегу (мешали дождь, буераки, буреломы), тогда на лодке завозился вверх по течению канат с якорем. Якорь бросался на дно. Двигаясь по палубе и выбирая канат, бурлаки таким образом подтягивались с судном. А выбранный канат складывался в лодку. Вот этот способ и использовал Кулибин, но заменил силу бурлаков «водоходной машиной». «Водоходное машинное судно» Кулибина явилось прототипом туерной системы, введенной в 60-х годах XIX столетия в России. Туером называлось паровое судно. Оно имело железный корпус и двигалось вперед, выбирая цепь, уложенную на дно реки.
Еще в Петербурге, во времена Екатерины II, Кулибин сконструировал «водоходное судно», идущее против течения.
В то время на многих реках, в частности на Неве, баржи, груженные дровами, спускались вниз по течению до городов. И вот разгруженные в Петербурге баржи назад не отвозились, это было невыгодно, и они продавались столичным жителям на слом. Получалось, что каждый сезон буксирные суда строились заново, производилось страшное опустошение лесных районов. И правительство этим очень было озабочено. Оно даже принимало меры, чтобы упорядочить возврат судов к местам их погрузки. И в 1794 году был издан указ, в котором подчеркивалось, что «сбережение лесов сопряжено посредством водяной коммуникации за возврат барок к месту погрузки». Так что своим изобретением, дающим возможность судам возвратиться назад и притом вверх по течению без бурлацкой тяги, Кулибин, в сущности, откликался на очень злободневные потребности государства.
В 1782 году «машинное судно» было опробовано на Неве. На нем ехала комиссия в составе вице-президента князя Чернышева, членов Адмиралтейств-коллегии, адмирала Петра Ивановича Пущина и генерал-прокурора князя Вяземского. Судно бодро двигалось, и два весельных ялика едва успевали за ним следом. Оно прошло мимо Зимнего дворца, из окна которого глядела царица. Проект изобретения одобрили, но из этого ничего не последовало. Правда, два купца — один костромской, другой московский — сделали было попытку использовать изобретение для перевозки соли по Волге. Купец Милованов запросил Сенат о разрешении ему соляных поставок в город Кострому сроком на четыре года. Но такой договор был заключен с другим купцом. После этого Милованов оставил намерение использовать «водоходное судно».
72
Де-Шаль, Клод-Франсуа (1621–1678) — профессор-иезуит, преподавал риторику, миссионерствовал в Турции. Потом Людовик XIV назначил его профессором гидрографии в Марсель. Был одновременно изобретателем.