Будто ясный день и темная ночь встретились на одном поле: черные толпы ордынских всадников и пехотинцев в кожаных доспехах, в бурых войлочных колпаках, в лохматых шкурах — и светлый, нарядный русский воинский строй, празднично расцвеченный многочисленными знаменами. «Шлемы же на головах их как утренняя заря, — с восхищением писал летописец, — доспехи как вода, ял овцы же как пламя огненное…»
Сам Мамай «с тремя князьями своими большими взошел на высокое место, на холм, и тут стал, хотя видеть человеческое кровопролитие». На Красном холме, вдали от сечи, Мамай оставался до конца сражения, отсюда он и побежал с малой дружиной, когда победа склонилась на сторону русских полков.
Ордынцы наступали обычным для них боевым порядком: сильными конными крыльями, где собирались лучшие боевые тысячи; центром, задачей которого было сковать боем главные силы противника и подготовить выгодный момент» для фланговых ударов крыльев; сильным общим резервом, оставленным позади Красного холма. Боевой порядок был обычным для татар, но развернуть его на Куликовом поле так, чтобы охватить крыльями фланги противника, к чему всегда стремились ордынские полководцы, — на этот раз не удалось. Поле битвы оказалось явно недостаточным для такого маневра. Поэтому Мамай несколько изменил построение войска. Учитывая, что конница не имеет на Куликовом поле свободы для маневра, он значительно усилил центр. Именно центром он наносил главный удар. Но здесь ордынцам противостоял сомкнутый строй русских пехотинцев, прорвать который конными атаками было нелегко. Поэтому Мамай решил поставить в центре тяжеловооруженную наемную генуэзскую пехоту, умевшую наступать фалангой. Летописцы подробно описывали построение для боя ордынской пехоты: шеренги воинов в латах стояли одна за другой, «стена у степы», и воины последующих шеренг положили длинные копья на плечи воинов впереди стоящих шеренг. Такая фаланга обладала большой ударной силой, и Мамай надеялся одним натиском прорвать центр русского войска. Одновременно в атаку двинулись конные крылья ордынского войска.
«И встретились полки, и, великие силы увидав, пошли навстречу, — повествовал летописец, — и гудела земля, горы и холма тряслись от множества воинов бесчисленных».
Общей сече предшествовал еще один эпизод, подробно описанный автором «Сказания о Мамаевом побоище», — поединок русского витязя Александра Пересвета с ордынским богатырем Темир-мурзой. Начинать битву поединком было военным обычаем того времени. Победа в поединке воодушевляла своих воинов и деморализовала противника.
«Уже близко сходятся сильные полки, выехал громадный татарин из великого полка татарского, показывая свое мужество перед всеми. Увидев его, старец Александр Пересвет выехал из полка и сказал: «Этот человек ищет равного себе, я хочу встретиться с ним!» И возложил старец на свою голову вместо шлема куколь[4], а поверх одежды надел свою мантию. И сел на коня своего, и устремился на татарина, и ударились крепко копьями, и копья переломились, и оба упали с копей своих на землю мертвыми, и кони их пали».
Церковники постарались придать подвигу «изящного послушника инока Пересвета» религиозную окраску. Он сразил ордынского богатыря будто потому, что был «вооружен схимою» и «взял в руки посох преподобного отца Сергия», отличался «святостью». На самом деле Александр Пересвет отнюдь не был смиренным иноком. Судя по летописным известиям, «Пересвет-чорнец, любечанин родом», являлся профессиональным воином. Он происходил из брянских бояр и, перейдя на службу в Троицу, оставался военным слугой. Летописцы отмечали его воинское мастерство и физическую силу: «… сей Пересвет, когда в миру был, славный богатырь был, великую силу и крепость имел, величеством же и широтою всех превзошел, и умен был к воинскому делу и наряду».
Когда упали пронзенные копьями «поединщики», взревели русские и татарские трубы, и огромные рати сошлись в смертельной сече.
Русский передовой полк подвергся сильнейшему нажиму с фронта и фланговым ударам ордынской конницы. Переступая через тела павших русских воинов, панцирная генуэзская пехота медленно продвигалась вперед. Воины князей Всеволожских Дмитрия и Владимира и коломенского тысяцкого Микулы Вельяминова отчаянно отбивались, и «была брань крепкая и сеча злая».
Горька была участь передового полка. Почти вся пешая рать полегла на поле битвы, «как сено посечено». Но позади ждал ордынцев готовый к бою великокняжеский большой полк, оспову которого составляли стойкие московские рати.