Во время этого построения были определены расположение полков, их состав, расставлены пехота и конница, окончательно подсчитаны ратники, установлено взаимодействие отрядов. Подразделениям, очевидно, сообщили порядок ведения боя и тактические правила, которым они неуклонно должны были следовать. Каждый полк и отряд имели свои особые стяги: «Полци же идоша, елико как кому повелеша по поучению»[134].
Как реально происходило «поучение» полков, можно раскрыть на примере тактически и хронологически близкого событиям 1380 г. описания, связанного с Грюнвальдской битвой: «Великий князь Литвы (Витовт. — А. К.) в этот день (6 июля 1410 г. — А. К.) занимался построением литовского войска, разделив его по стародавнему обычаю предков по клиньям и отрядам[135] (per cuneos et turmas)… Такие клинья, сомкнутые и скученные, не допускали разряженности рядов, но один клин держался раздельно от другого… Под конец великий князь Литвы предоставил этим клиньям сорок знамен, которые мы называем хоругвями (banderia), и велел каждому клину и отряду следовать под своим знаменем и подчиняться своему начальнику»[136].
Как при Грюнвальде, так и на Куликовом поле кроме знамен отдельных подразделений развевалось и общевойсковое, великокняжеское. Оно находилось в большом полку, было красным, с изображением нерукотворного Спаса[137]. Это знамя в сражении располагалось в зоне видимости всех полков и служило для них своеобразным ориентиром во время боя и маневра. Местонахождение главнокомандующего и главного знамени определяло центральное местоположение большого полка. Но заслуживающему признания сообщению В. Н. Татищева: «Тогда (утром в день битвы на Куликовом поле. — А. К.) князь великий созва вся князи и уложиша, яко князю великому быти в средине и смотрети на вся полки, камо потребно будет помогати»[138]. Действительно, как свидетельствовали источники, Дмитрий Иванович в начале сражения был в большом полку. Известие Татищева не расходится с приемами полковождения того времени, заключавшимися в посылке находящимся в боевых порядках полководцем подкреплений на помощь отрядам, уже вступившим в сражение. Например, в Грюнвальдской битве, по тактическим деталям близкой Куликовской, один из главных предводителей союзной армии, Витовт, в ходе боя «действовал среди польских отрядов и клиньев, посылая взамен усталых и измученных воинов новых и свежих и тщательно следя за успехами той и другой (воюющей. — А. К.) стороны»[139]. Своевременное введение в дело резервов сыграло немалую роль в победоносном для славян исходе исторической битвы. Скрытые резервы (о чем пойдет речь ниже) были выделены русским командованием и на Куликовом поле. Не был ли этот опыт в какой-то мере учтен польско-литовской коалицией 30 лет спустя?
Объезжая выстроившиеся в боевом порядке полки, Дмитрий Иванович давал воинские наставления. Сказание о Мамаевом побоище сохранило подробности, которые обычно опускались при описании других военных эпизодов средневековья. Ободряя за день до битвы ратников, полководец говорил о главнейшем правиле успешного боя: нерушимости и строгом порядке строя. «Зде пребудите, братие, на местех своих немятущеся. Койждо вас ныне учредитеся, утре (т. е. 8 сентября. — А. К.) бо неудобь мощно так учредитися;[140] уже бо гости наши приближаются»[141]. Сам вид подготовившегося к схватке войска вселял в бойцов уверенность к ратному подвигу, которого Русь ждала «за многа дни»[142].
Драгоценные подробности построения войска сохранились в росписи «уряженных» перед битвой полков, находившейся в составе Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского[143]. Источник дошел в рукописи, относящейся к 40 м гг. XVI в., но по своим сведениям восходит к более раннему времени. Составитель этой летописи, как считает С. Н. Азбелев, пользовался материалами не только новгородского происхождения, но и московского государственного архива,[144] и, уточню, записями военного делопроизводства, которые для XIV в. вполне допустимы[145]. В пользу достоверности «разряда» полков по списку Дубровского, как будет показано ниже, следует отнести его соответствие с имевшей место после сражения записью о потерях полковых командиров. Полки рассматриваемой росписи по описанию, правда, совершенно не совпадают с теми, что эпизодически упомянуты при описании битвы в Сказании о Мамаевом побоище. Это расхождение, по-видимому, объясняется тем, что в Сказании использована только роспись полков коломенского смотра, перенесенная, да и то частично, на перипетии самой битвы. Упомянутые в Сказании имена военачальников и названия ратей знакомы нам по Коломне, но почти не дополнены таковыми подоспевших позже пополнений[146]. Между тем на берегу Дона произошло перестроение армии из походного в боевой порядок. Изменились ее состав и численность, на передний план выдвинулись, видимо, иные формирования и их новые командиры. Умолчание списка Дубровского о некоторых известных по Коломне отрядах не должно смущать. Областные рати были разновеликими. Мелкие отряды объединялись с другими, укрупнялись. Вполне закономерно, что на месте исчезнувших старых могли появиться новые соединения. Общая компоновка армии подверглась переоформлению.
135
Для обозначений тактических подразделений Я. Длугош употреблял несколько частью явно равнозначных терминов:
137
Повести…, с. 96. — В большинстве списков Сказания знамя названо черным. Это явная ошибка переписчика, связанная с утратой буквы «м». Первоначальное слово, судя по всему, — чермное, т. е. красное. Характерно, что красные полотнища стягов были излюбленными на миниатюрах XVI в. (
140
Повести…, с. 63. — Эти слова, согласно Сказанию о Мамаевом побоище, были произнесены главнокомандующим на Куликовом поле. Однако их можно отнести и к моменту боевого построения войска на берегу Дона.
143
Новгородская 4-я летопись. — ПСРЛ, Л., 1925, 2-е изд., т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 486. — М. А. Салмина обратила внимание на вставной характер росписи полков. Эта роспись приурочена летописцем к 8 сентября 1380 г., но, видимо, должна соотноситься с днем накануне битвы (см.:
144
145
По мнению М. А. Салминой, известие об «уряжении» полков в Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского «могло быть сложено задним числом», поэтому подходить к нему «как документу, восходящему чуть ли не к XIV в, в высшей степени рискованно» (
146
Исключение представляет сообщение Сказания о выделении засадного полка под командованием Владимира Серпуховского. Это совпадает с таким же известием Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского.