Была она (да и сейчас тоже) ужас какая доверчивая. Уже в пятом классе училась, а искренне верила в приметы, в вещие сны, в чудеса науки и техники, даже в летающие тарелки. Как-то прибежала домой, рассказывает тетке: «Сама видела, как тарелки возле бригадировой избы летали! Вот, я даже подобрала одну, край только откололся».
Когда разобрались — точно, летали в тот вечер тарелки. Это бригадирова жена выясняла с мужем отношения. Она в него не только тарелками швыряется, а всем, что под руку попадется…
И вот не заметили, как выросла девчонка!
— Да, девку замуж выдать — не пирог испечь.
— А уж пирогов-то напекли! Действительно, как на Маланьину свадьбу. С пылу, с жару! Кипят, шипят, чуть не говорят.
— Ох, кума, а что же на свадьбе мясо такими крупными кусками нарезали?
— Примета есть: чтобы скотина крупная водилась и дом был — полная чаша…
Стоят бабы, судачат, перебирают по косточкам всю Малашкину жизнь. Известно — на молву нет суда…
Новый дом для молодоженов срубил деревенский плотник Лучина. Как-то вечером увидел он Малашку с женихом: сидят под одним пиджаком на старом тележном колесе.
— Что ж вы не женитесь?
— Да жена с матерью в одной избе не уживутся: обе голосистые, — отшутился парень. — А я тишину люблю.
— Давайте я вам новый дом поставлю.
— Из чего ставить-то? — вздохнула Малашка. — Во дворе у тетки всего три доски валяются.
— Ну и хватит, — плотник смеется. — Три кола вбито, бороной накрыто — и то дом.
И что вы думаете? На следующий день выбрал он подходящее место, разметил площадку под фундамент и перенес туда три доски, про которые Малашка поминала. Узнали люди, что Лучина затеял дом для Малашки строить, одобрили. И вот кто бревна везет, кто кирпич, кто цемент… Столько всего натащили — на два дома хватит! Нашлись и помощники. И через месяц из трубы нового дома уже проклюнулся дым, похожий на синюю птицу с кудрявым хвостом.
Вот и пошла гулять с той поры поговорка:
«У нас на Куликовом поле дом из трех досок можно построить».
А бабы так расщедрились — в дом все несут: кто кровать, кто стол, кто скатерть или чашки-ложки… Живите на здоровье!
— Кума, а помнишь, как тетка Малашке наказ давала? «Пусть у тебя в новом доме будет столько же детей, сколько черепков!» И хвать тарелку об пол — на мелкие кусочки! А Малашка смеется: «У меня и сейчас не меньше». Отдернула занавеску, а за ней ребятишек деревенских — как семечек в подсолнухе. Сидят себе, пряники едят, киселем запивают. Места им за столом не досталось, вот Малашка и определила их па печку.
— А что с женихом-то вышло, помнишь? Хватились, а невеста одна сидит. Где жених? Бабы, слышу, зашептались: ну и теленок этот Борька! Небось на речку побежал, верши проверять… А мне обидно стало, ведь он крестник мой. Был бы теленок, говорю, не поймал бы такую золотую рыбку! И на Малашку киваю.
— Хорошо ты сказала, кума. Все даже в ладоши тебе захлопали.
— Да… А тут и вошел этот старик, дряхлый-дрях-лый. И прямо к невесте: постирай мне, девонька, рубаху. Мужики на него шуметь: нашел, мол, время, садись лучше за стол — гостем будешь. А старик не унимается. Может, говорит, ты и стирать-то не умеешь, а замуж собралась! Сверкнула Малашка глазами: снимай, говорит, свою рубаху, дед, постираю — как новая будет. Разделся старик, глядит Малашка — а это жених ее, Борька. Вот ведь учудил!
…Шумит в новом доме свадьба, гудит, как сто колоколов. Не заметили, как и Малашка куда-то исчезла. А в открытые окна с улицы нестройная песня доносится.
— Видать, ребята из Куликовки к нашим девкам идут. Ишь, ревут, горластые… — говорят бабы. — Перепоем их?
— Перепоем!
И взвилась под потолок песня, потом другая, третья… Вроде затихли куликовские женихи. А тут и Малашка прибегает.
— Ну что, напоила их? — бабы спрашивают.
— Напоила.
— А закусить дала?
— Конечно.
— Чего?
— Да сена, чего же еще.
— И едят? — смеются гости.
— Конечно, едят. Проголодались за целый день-то…
— Вот девка! — хохочут бабы. — За словом в карман не лезет. Правильно, пусть куликовские женихи сеном закусывают.
А Малашка-то ходила колхозных телят поить: забыли про них с этой свадьбой, вот они и ревели.
Что тут смеху было! Нет, не зря ее колхоз на зоотехника выучил. Невеличка, да Ивановна!..
Глядь, что-то на улице красное промелькнуло, вроде огонь полыхнул. Мужики так и прилипли к окнам. А бабы их не пускают, оттаскивают.
— Отойдите! — кричат. — Это же Фифа, наша соломенная вдова! Она не только от спички, от каждого горячего взгляда вспыхивает.
Выбежала какая-то старуха на улицу, окатила соломенную вдову водой:
— Пожару еще нам не хватало!
Может, было все это, может, не было…
Шум от колодца — на всю деревню! Известно, две бабы базар, а три — ярмарка. А тут их человек пять собралось. Поглядели на первых двух — ну и прически смастерили себе! У одной сорока в гнезде, у другой гороховый сноп и стручки, как бигуди, висят. Пригляделись получше, а сорока-то живая, и гороховые стручки настоящие. Но даже не удивились — некогда! Все сразу в разговоры ударились:
— Я кровать молодым дала…
— Я стол…
— А я посуду…
— Что и говорить, дом у них, как закром осенью!
…Плетут бабы свои разговоры, удивляют друг друга и добрых людей. А кто первый начал? Две кумы! Оглядели они одна другую: ни гнезда с сорокой, ни гороха… Оказывается, пока судачили, выросли сорочьи птенцы, поклевали весь горох и разлетелись по деревне — новости на хвостах понесли!
Заторопились домой и кумушки…
БЕРЕГИНЯ
Я люблю бывать у Кузьмы Николаича Найденова., нашего деревенского учителя. В школе он ведет уроки труда, Которые продолжаются у него и дома. Когда ни придешь к нему, все он окружен ребятишками. Своих четверо, да соседских вдвое больше. Шумят, бегают, дурачатся, а чаще всего что-нибудь мастерят. И, Найденов с ними…
Дом у Найденова с терраской и под шиферной крышей. Но чем-то он неуловимо отличается от других таких же домов. Может, все дело в елочках? Возле его калитки растут две темно-зеленые елочки, похожие на бегущих первоклассниц: и руки, и косички вразлет! Елки в деревне сажали многие, а вот принялись только у него.
Есть у этого дома еще одна особенность: на дверях никогда не увидишь замка. Ни днем, ни ночью… Говорят, в первый же день, когда Найденов вселился в новый дом, жена его купила в сельмаге небольшой симпатичный замочек, похожий на свернувшуюся калачиком собачку. А Найденов взял да и закинул его в пруд. И все это со смешком да с присказками: «Замыкаю сим булатным замком пути-дороги к нашему дому дикому зверю, черной корысти и всякому лихому человеку!»
И правда, за много лет еще ни один вор не соблазнился открытыми найденовскими дверьми. «А что у него там брать-то? — по-своему объясняют этот факт досужие деревенские старухи. — Все богатство — одни ребятишки среди голых стен. Да старый плакат…»
Что верно, то верно. В горнице, на совершенно пустой стене, где у других красуются картины «Три богатыря», «Золотая осень» или рамки с семейными фотографиями, у Найденова висит плакат военных лет: «Родина-мать зовет!» Висит в рамочке, под стеклом, — видно, что хозяин дорожит им.
— Что ему золото? Светило бы солнышко! — с улыбкой говорят в деревне про Найденова.
Жена Кузьме Николаичу все мальчишек рожала. Любой отец на его месте был бы доволен, а ему все хотелось дочку. И когда четвертым ребенком оказалась девочка, Найденов назвал ее красивым старинным именем — Берегиня. Жена не возражала, а вот деревенские старухи отнеслись к этому неодобрительно.
— Ой, смотрите! Не под силу простому человеку такое имя носить. Не проживет она долго на белом свете, заберет ее к себе Берегиня…