— Что это? — только и спросила она.
— Листья карри с корицей, поджаренные на кокосовом масле, — ответил Мараван. — Это запах моей юности.
— И как тебе такое удалось?
— Это мой секрет.
Побрызгав эссенцией остальные лепёшки, Мараван сел напротив гостьи.
— Наверное, у тебя была счастливая молодость, если тебе так дорог её запах, — предположила Андреа.
Мараван ответил не сразу, как будто размышлял о том, насколько она права.
— Нет, — покачал он, наконец, головой. — Но всё хорошее в ней связано с этим ароматом.
И он рассказал Андреа обо всех кухнях — больших, фешенебельных, и простых, тесных, — на которых работал вместе с Нангай. Где-то посредине рассказа тамилец извинился, быстро поднялся со своей подушки и исчез за дверью, появившись через некоторое время с первым блюдом в руках.
Это были две переплетённые ленты коричневого цвета, одна хрустящая, другая мягкая и упругая. Обе состояли как будто из одного сладковатого на вкус вещества и в то же время качественно отличались друг от друга как день и ночь. Андреа не могла вспомнить, когда она последний раз пробовала что-нибудь столь же необычное и приятное на вкус.
— Как это называется? — спросила она.
— «Мужчина и женщина», — ответил Мараван.
— И какая из них женщина?
— Обе.
Он подлил гостье шампанского — «Боллинджер спесиаль кюве», сто тридцать франков за бутылку по винной карте «Хувилера», — собрал со стола тарелки и снова вышел на кухню.
Андреа сделала глоток и посмотрела на свой бокал, со дна которого всё ещё поднимались редкие пузырьки, наполненные мерцающим светом.
— А это что такое? — спросила она Маравана, когда он поставил перед ней следующее блюдо.
— «Север и юг», — отвечал тот.
На тарелке лежали три ярко-жёлтые фигуры неправильной формы, похожие на кусочки серы. Прикоснувшись к ним, Андреа ощутила холодную и твёрдую поверхность, однако когда, следуя примеру Маравана, надкусила одну, её содержимое оказалось тёплым и нежным и таяло во рту, превращаясь во что-то вязкое, сладкое и необыкновенно приятное, похожее на экзотическую конфету.
Между этими ледяными на ощупь шариками на тарелке находились рулеты, тоже прозрачно-жёлтые. Сквозь верхний желеобразный слой просвечивали шафрановые волокна оранжевого оттенка. Нужно было решиться взять в рот эти странные цилиндры, как и те, похожие на серу шарики, но когда Андреа всё-таки сделала это, их вкус оказался достойной наградой за её мужество.
— Это ты сам придумал? — поинтересовалась она.
— Ингредиенты я взял из одного древнего рецепта, моя здесь только технология.
— И название, конечно, тоже, — предположила Андреа.
— Я назвал бы это блюдо, как и предыдущее, «Мужчина и женщина», — ответил Мараван.
В последней фразе Андреа послышался непристойный намёк. Или это просто её воображение так разыгралось? Она решила, что ей всё равно.
До сих пор ей было нетрудно есть руками: Мараван подавал закуски. Теперь же настала очередь карри.
И вот перед Андреа стоят три тарелки, на каждой горстка риса особого сорта, на которой, словно на помосте, покоится порция карри со свисающими хлопьями пенки, украшенная глазированной веточкой.
— Карри «Дамские пальчики» с рисом сали и чесночной пенкой, — объявлял Мараван. — Карри с цыплёнком, рисом саштика и кориандровой пенкой. А это, — он показал на третью тарелку, — чураа варай с рисом нивара и мятной пенкой.
— Чураа варай? — переспросила Андреа.
— Это акулье мясо, — пояснил Мараван.
— Ой!
Он ждал, пока гостья начнёт есть, однако Андреа медлила.
— Сначала ты, — потребовала она, а потом смотрела, как Мараван, слепив пальцами шарик из риса с карри, отправляет его в рот.
Первая попытка Андреа подражать ему выглядела довольно неуклюже. Однако, проглотив первый шарик, девушка больше ни о чём не думала, кроме карри. Ей казалось, она чувствует каждую специю. То одна, то другая будто возникала, выделяясь из общего букета, и заново формировала вкус, который менял оттенки, подобно огням фейерверка.
Блюдо оказалось в меру острым. Оно не жгло язык, это был намёк на остроту, вот-вот готовый исчезнуть. Он воспринимался как ещё одна специя, придающая интенсивность вкусовым ощущениям, и оставлял во рту приятное тепло, которое незаметно рассеивалось, когда Андреа была готова взять следующий кусочек.
— Скучаешь по родине? — спросила она Маравана.
— Да, — отвечал тот. — Но не по той Шри-Ланке, которую я покинул. Я скучаю по той родине, в которую хотел бы вернуться, справедливой и мирной.