Поэтому, когда после аэропорта мы с бабушкой уселись за вишневый пирог, испеченный в честь прибытия высокого гостя, то есть меня, я сразу спросил:
— Бабушка, что такое кулисы?
Бабушка внимательно посмотрела на меня, потом не спеша разрезала пирог, положила на мою тарелку самый большой кусок и сказала:
— Кулисы, Серёжа, — это место, где актер проводит большую и лучшую часть своей жизни. Я, например, провела за кулисами всю свою жизнь и ничуть об этом не жалею.
— Ну и что? — спросил я.
— Что «ну и что»? — не поняла бабушка.
— При чем здесь кулисы? Чего он весь урок истуканом сидит? У него же лучшая часть жизни в школе на уроках проходит.
— Ты о ком говоришь, Серёжа? — ответила бабушка. — Кто и где у тебя сидит?
— Почему Шурка на уроках вот так сидит? — я ткнулся лбом в кулак, но не попал и с размаху стукнулся о тарелку с пирогом.
Вишневый взрыв потряс бабушкину комнату…
— Ты жив, Серёжа? — донесся до меня сдавленный бабушкин голос.
Я поднял голову, продирая залепленные глаза. Бабушка сидела напротив меня и тряслась от смеха, размазывая вишневую мякоть по лицу. Виновато помаргивающий ресницами, перепачканный алым соком, я сидел напротив, готовый заплакать от обиды в любую секунду.
Бабушка извинительно замахала руками.
— Прости мой дурацкий смех, Серёженька. Не смогла удержаться. Уж больно смешно у тебя получилось. Для этого надо иметь прирожденный комический дар.
— Она еще раз хихикнула и тут же сочувственно сказала: — Ступай-ка, дружок, в ванную.
— Так про какого истукана ты мне собирался рассказать? — спросила меня бабушка, когда мы снова уселись за стол, а растерзанный кусок на моей тарелке был заменен другим.
— Про Шурку Бурова, про кого же еще?
— Погоди-ка, — остановила меня бабушка, — это не сынок ли Александра Христофоровича?
— Да, — удивился я, — а ты его откуда знаешь?
— Давай рассказывай про Шурку, мне теперь понятнее будет.
Я рассказал.
— Знаешь, — внимательно выслушав меня, вздохнула бабушка, — Александр Христофорович в нашем театре начинал смолоду. Это потом его в ваши края пригласили, когда он тут прославился. Душевный он человек. А тут супруга его… — Бабушка молча пожевала губами и неопределенно пошевелила пальцами. — С характером дамочка. Все приставала к Александру Христофоровичу, будто ведет он себя несоответственно таланту своему, дескать, к хорошему не приведет, что все с ним запанибрата. Ее, по правде говоря, у нас в театре не любили. А с год назад слух до нас дошел — разошлись они. Она от Александра Христофоровича ушла, а сынок с ним остался.
— Шурка без мамы живет? — вытаращился я на бабушку.
— Выходит так, — сказала бабушка, — а ты не знал?
Я только покачал головой. Кто бы мог подумать? Шурка в классе никому ничего не рассказывал… Брюки у него всегда наглажены, пуговицы на месте, воротнички чистые… Кто же ему все это делал, неужели сам? Не Буров же старший…