Вольтер возражает; «Разве в Англии принимают на себя должность королевского судьи, исходя из личных достоинств? [То есть исходя из личных достоинств или личного интереса. Если нет личного интереса, надо и впрямь обладать большими достоинствами, чтобы согласиться на такое.] И что? Нельзя найти не за деньги судей для высшего суда Франции? [Найти-то можно, но будут ли они за это признательны — вот в чем вопрос.] Право осуществлять правосудие, распоряжаться судьбой и жизнью людей — семейное дело! [Но распоряжаться с оружием в руках, во время гражданской войны, судьбой и жизнью людей есть в 1760 году семейное дело, и я что-то не вижу чтобы вы протестовали против него; да и королевская власть в 1760 году есть семейное дело, но вы не негодуете и здесь.] Жаль, что Монтескьё испортил свой труд подобными софизмами. Будем, однако, снисходительны. Его дядя купил себе должность провинциального судьи и передал её племяннику. Что ж, все мы люди, а человек по природе слаб».
Монтескьё полагает, что аристократия играет в обществе положительную роль, Вольтер же ратует за абсолютную власть. Монтескьё предпочитает, чтобы судейская должность передавалась по наследству, чтобы эта работа превратилась в семейную традицию, как, например, военная карьера, тогда судейское сословие будет таким же неизменным, как и другие. Вместе с Суидием он считает, что продажа судейских должностей создает своего рода аристократию. Вольтер же, подобно Наполеону 1, хотел, чтобы были только королевские солдаты, королевские священнослужители, королевские судьи, чтобы все подданные принадлежали королю душой и телом.
Но у Монтескьё был оппонент посерьезней Вольтера — Платон. Относительно вообще всех должностей Платон в «Государстве» писал: «Это как если бы лоцманом на корабле делали за деньги. Может ли быть, чтобы правило, непригодное в любой другой области, оказалось приемлемым для управления государством?»
Монтескьё очень остроумно возражает Платону (а заодно и Вольтеру): «Платон говорит о государстве, где царит добродетель, а я о монархии. А при монархии, если должности не продаются в законном порядке, нищие и алчные придворные всё равно на них наживутся, и всё будет решать не выбор правителя, а случай».
Короче говоря, Монтескьё хочет, чтобы судьи, частично наследственные, частично набранные из людей с достатком, стали неким независимым привилегированным сословием — армией закона наподобие военных или священнослужителями закона наподобие духовенства — и отправляли правосудие профессионально, что подтверждалось бы университетскими званиями, и безупречно с нравственной точки зрения, порукой чему в свою очередь служили бы их независимость, достоинство, корпоративный дух и беспристрастность.
Я, однако, отмечал, что для получения таких результатов, для установления необходимых гарантий объективности вовсе не обязательно приобретение должностей за деньги. Должен лишь соблюдаться принцип независимости судей. А соблюдаться он может, только если должность судьи является его собственностью. Собственностью же она становится, если она куплена или получена по наследству, как было при короле, или если судья не назначается властью. Людям не нравится, когда должность покупают или получают по наследству, значит, надо, чтобы судей назначала не власть.
А кто же? Народ? Но тогда судья будет зависеть от народа, от избирателей.
— Так будет лучше, вернее, будет не так плохо.
— Вовсе нет. Судейские чиновники, назначенные избирателями, станут еще более предвзятыми, чем назначенные властями. Судья станет думать только о том, чтобы его избрали снова, и всегда становиться на сторону тех, кто поддерживает его партию. Захотели бы вы, чтобы вас судил суд вашего департамента? Нет, разумеется, если вы сторонник партии, проигравшей на выборах. Да, если сторонник выигравшей и противостоите человеку из партии более слабой. Если же ваш противник из одной с вами партии, всё будет зависеть от того, кто из вас более влиятельный избиратель. Ad summam[5], в случае избрания судейских чиновников о непредвзятости придется забыть.
Добавим, что избираемость судей приведет к большому и забавному разнообразию судейских систем, к пестроте. Там, где больше синих, судьи, избранные синим большинством, всегда будут судить в их пользу, если они, разумеется, хотят быть переизбраны. Там, где преобладают белые, судьи будут выступать на их стороне. «У права свои эпохи», — насмешливо восклицал Паскаль. У права будут, таким образом, и свои регионы. В Приморских Альпах оно будет одно, в Кот-дю-Нор — другое. Для беспристрастности кассационному суду придется дела из департаментов, где преобладают синие, отправлять на пересмотр туда, где больше белых, и наоборот. Как следствие, возникнет судебная, правовая и юридическая анархия.