Пренебрежительное отношение к компетентности заходит слишком далеко даже в сугубо специальных областях — в том, что касается профессиональных навыков. Известна фраза, может быть легендарная, председателя суда, обратившегося к адвокату, скрупулезно разбиравшему какой-то правовой вопрос: «Сударь, мы здесь для того, чтобы заниматься делом, а не разглагольствовать о праве». Он вовсе не шутил, он хотел сказать: «Судебные решения нынче принимают не с точки зрения права, а исходя из справедливости и здравого смысла. Оставим дотошные изыскания и юридические закавыки кабинетным ученым, а вы уж тут не стройте из себя завзятого правоведа». В прежние времена такая позиция даже в смягченном мною виде шокировала бы работников судебного ведомства, теперь это обычный случай. То есть демократические представления внедрились и сюда.
Как бы ни пытались сегодня судейские чиновники сохранить корпоративный дух, они не связаны уже ни текстом законов, ни судебной практикой — традицией, закрепленной письменно. Они не просто чиновники, видящие свой долг в подчинении власти, они чиновники от демократии — афинские гелиасты. Судят они, согласуясь лишь со своей совестью, они чувствуют себя не членами ученого сословия, претворяющими в жизнь его решения, а носителями истины, подобно остальным своим коллегам.
Несколько экзотичным, по правде говоря, но показательным примером такого умонастроения может послужить один судья, присвоивший себе право не судить по закону, а самому его сочинять, руководствуясь в своих решениях либо общими идеями, то есть теми из общепринятых идей, которые он сам разделял, либо завтрашними нормами — нормами, которые, по его мнению, будут приняты впоследствии. В общем, судил он согласно кодексу будущего.
Знаменательно не то, что столь странный судья существовал в природе, а то, что его принимали всерьез очень многие люди, в том числе и якобы просвещенные. Он пользовался большой популярностью, — значительная часть публики считала его «хорошим судьей» — вот что симптоматично.
И еще один, гораздо чаще встречающийся симптом. Может бьггь, худший вид некомпетентности — это когда компетентный человек полагает себя некомпетентным. По крайней мере в уголовных процессах так настроено большинство судейских чиновников.
В этом смысле очень любопытной представляется брошюра одного провинциального судьи, Марселя Летранже, озаглавленная «Профессиональная привычка» (1909). Эта брошюра о многом говорит. По ней ясно видно, что сегодняшние судьи и прокуроры не верят прежде всего в самих себя и страшатся общественного мнения (газет, кухонных сплетен, всяческих лож, политических кружков). Они знают или думают, что знают, будто продвижение по службе им обеспечит не строгость, как прежде, а снисходительность.
Постоянно видя перед собой сплотившиеся против него силы — публику, почти всегда настроенную в пользу обвиняемого, местную прессу, прессу столичную, судебных медиков, почти всех обвиняемых причисляющих к невменяемым, постоянно опасаясь судебной ошибки (судейская ошибка стала своего рода идеей фикс значительной части общества, готовой в каждом осужденном видеть невинную жертву), — прокурор не отваживается уже требовать сурового приговора, а судья — проводить жесткое дознание.
Да, есть исключения, но они вызывают такое удивление, такое противодействие, что лишь подчеркивают, до какой степени они необычны и выходят за рамки теперешних правил и обычаев.
Чаще же прокурор в своей обвинительной речи проявляет робость, сдержанность, мягкость, недоговаривает, дает повод для снисходительности к подсудимому, демонстрирует неуверенность.
Он требует его голову и боится её получить.
По сути, и прокурор, и судья хотят, чтобы подсудимого оправдали. Тогда всё, с плеч долой, дело будет закрыто, его не возобновят, о нем не вспомнят. В противном случае кто-нибудь заподозрит, что суд не разобрался в обстоятельствах, дело снова поднимут — из злопыхательства, по политическим соображениям или просто забавы ради, и оно, словно фантом, десять-пятнадцать лет не будет давать покоя судейскому чиновнику.
Г-н Летранже рассказывает по этому поводу одну типичную историю. Я наводил справки в провинции, разговаривал со многими людьми и с полной уверенностью могу утверждать, что это абсолютно правдивая история — одна из тысячи подобных.
Девятнадцатилетний браконьер изнасиловал и затем задушил в лесу крестьянку, мать семейства. Судейской ошибки или обвинений по поводу судейской ошибки, на которые публика в наши дни такая падкая, опасаться не приходилось. Подсудимого без труда заставили признаться. Это важный момент.