Теперь более или менее ясно, на что рассчитывал или надеялся Ницше. На природный процесс. На своего рода vis medicatriae naturae[15]. Ослабляя себя, умаляя, раса сберегает, экономит силы, дает себе передышку. А так как предполагается, что количество интеллектуальной и моральной энергии, а также сумма человеческих достоинств — величины постоянные, расы, действующие подобным образом, накапливают определенный запас, который в свое время неминуемо воплотится в элите. То есть раса сама пестует в своем лоне элиту. Придет срок, и она разрешится аристократией, которая примет на себя бремя правления.
У Ницше мы часто находим влияние идей Шопенгауэра относительно великого обманщика, который водит человечество за нос и заставляет его делать то, что тому кажется приятным. Однако если бы человечество знало, к чему это приведет, оно бы ни за что так не поступало. Да, чрезмерная экономия сил способна привести к их накоплению, но способна — и это более вероятно — привести и к анемии. Уничтожение теперешней элиты с целью создания элиты будущей не есть ли уловка великого обманщика, и уловка опасная? Кто может поручиться, что великий обманщик не бросает на произвол судьбы тех, кто не хранит себя сам?
Не уклоняясь в метафизические тонкости, хочется посоветовать окружающим нас честолюбцам: «Лучший способ прибыть — стушеваться». Это и есть настоящая философия, сказал бы мне Ницше, это так же верно для народов, как для отдельных личностей. Чтобы обрести величие, народу лучше всего сначала умалить себя. У меня, правда, есть некоторые сомнения. Нет никакой разумной причины, чтобы постоянно культивируемая слабость обратилась вдруг в силу. Ни Греция, ни Рим не дают нам ни одного примера в поддержку этой теории. Ни демократическое государство Афин, ни римская демократия времен Цезаря не породили никакой аристократии, продолжительно экономя на ценностях.
— У них просто не было времени.
— Это всегда только отговорка.
Но, может, лучше всё-таки пресечь демократию, чем ускорять процесс упадка, чтобы он завершился возрождением? Так, во всяком случае, будет выглядеть естественнее и согласно с чувством долга.
Когда я говорю «пресечь демократию-), я имею в виду, что она должна пресечь себя сама, потому что ничто не в состоянии её остановить, как скоро она осознала свои действия. Надо думать лишь о том, чтобы убедить её. Надо её убедить не доверять себе. Попытка отчаянно смелая, но ничего другого не придумать, любые иные шаги еще более тщетны.
Надо напомнить ей, что режим гибнет, если изменяет своим принципам или злоупотребляет ими, — истина старая как мир. Он гибнет, когда изменяет своим принципам, так как они — историческое обоснование его рождения. Он гибнет, когда злоупотребляет ими, так как нет принципов на все случаи жизни, способных, не нуждаясь ни в чем ином, обеспечивать работу социального механизма.
В чем заключается принцип правления? Не в том, что делает его таковым, а в том, по словам Монтескьё, «что заставляет его действовать», а «принуждают его к действию человеческие страсти». Между тем очевидно, что страстное стремление к власти, страстное стремление к равенству и страстное стремление к некомпетентности недостаточны, чтобы придать режиму наполненность и силу.
Компетентности тоже нужно оставить место, взять её, так сказать, в долю. Я не буду утверждать, что у нее есть на это право, просто существует определенная потребность общества в ней. Компетентность должна проявлять себя в технической, интеллектуальной, моральной областях, даже если это ограничит верховную власть народа и нанесет ущерб равенству.
Демократическое начало в высшей степени необходимо народу; но в высшей степени необходимо ему и аристократическое начало.
Демократическое начало нужно народу для того, чтобы он не чувствовал себя обреченным на пассивность, чтобы он осознавал себя частью — и частью существенной — общества, чтобы слова «нация — это вы, защитите её» имели смысл. В противном случае резонно звучали бы антипатриотические высказывания демагогов типа: «К чему бороться за одну власть против другой, если для нас что те, что эти — один черт?»
Демократическое начало при управлении народом необходимо также и потому, что весьма опасно превращать народ в нечто таинственное. Следует знать, о чем он думает, что чувствует, от чего страдает, чего желает, чего боится, на что надеется. А так как узнать это можно только от самого народа, ему надо давать возможность высказаться и не затыкать ему рот.