Чуть позже в атмосфере всеобщего хаоса Саша выбрал свою последнюю жертву. Возбужденный и в состоянии эйфории он легкими шагами помчался за девушкой, бегущей прочь в глубину дворов в образовавшуюся брешь оцепления.
Когда они забежали за первый дом, Саша резонно метнул в нее дубинку, точно попав между хрупких лопаток. Девушка издала слабенький писк и тут же упала ладонями и лицом вниз на мокрый асфальт. Этот писк Саше сразу же не понравился. Он ожидал чего-то большего. Крика, разрывающего кромешную тьму человеческого страха.
Он подбежал к девушке, по пути подняв дубинку, и со всего размаха ударил ее по ноге. Нога девушки дернулась в болезненной судороге, а на голове показалась гримаса боли. Ее красивое бледное лицо сморщилось, а из зажмуренных глаз покатились слезы.
— Не бейте меня, — прошептала она сквозь боль и отчаяние.
Она обхватила руками место ушиба на ноге — но не тут-то было! — Саша начал со всей силы бить ее по рукам, чувствуя хруст тонких костей и приятное тепло между ног. Чуть позже он ударом ноги перевернул девушку на спину, и начал покрывать ее ударами от живота до лица… И с каждым новым ударом его дыхание становилось все тяжелее, а ощущение дрожи по телу все приятнее…
— Оааах… — произнес он, вдруг остановившись, и поднял вверх дубинку, крепко зажатую в ладонях. Перед ним лежала кровавое месиво, бывшее несколько минут назад прекрасной девушкой. Месиво дергалось в конвульсиях и издавало хриплые звуки. Саша посмотрел на нее уже без интереса, затем пощупал мокрое липкое пятно на униформе у себя между ног и спокойным шагом вернулся к площади. Там уже не было ничего интересного. Он слегка помахал дубинкой, побегал за митингующими и все же вернулся в машину. Когда они все ехали обратно, на лице его читалась удовлетворенность и радость жизни. А еще бесконечная любовь к своей работе и безразличие ко всему остальному. Саша был счастлив. Он это понимал и продолжал улыбаться…
Бомж
Он был грязный, и пахло от него, точнее выразиться, воняло. Дети, когда видели бродягу, брали камни и кидали ему вслед, выкрикивая ругательства и тут же убегая. А он лишь оборачивался и провожал малолетних паршивцев своим печальным взглядом мокрых голубых глаз. Он собирал пивные бутылки из темного стекла и сдавал их в обмен на деньги в синий ларек с треснувшим стеклом, что находился на окраине города. Он проходил мимо площади Свободы в нижний парк — местечко, в котором по вечерам проводились дискотеки и молодежь оставляла пустые бутылки. И он ходил в одиночестве с фонариком, подбирая бутылку за бутылкой… Многие, кто его видел, мог предположить, что мужик всю свою жизнь пахал на заводе, а после кончины Совка просто-напросто спился, как большинство выгнанных с рабочих мест людей с девятью классами образования.
Бомж сидел в своем подвале, когда деревянная, наспех сколоченная дверь распахнулась и в нее влетел парень, тяжело дышащий и не на шутку напуганный. Он резко закрыл дверь и прижался к ней спиной. Где-то там, на улице, послышалось множество быстрых шагов бегущей толпы. Бомж сидел в темноте, и парень поначалу его не заметил. Ухо парня было прижато к двери, и он явно не хотел, чтобы его обнаружили в его тайном укрытии — в подвале одной многоэтажки без домофона (такое в провинции не редкость, скорее, обычное явление).