Как в замедленной съемке, я видел, как Линн резко дергает плеть, оставляя на теле глубокие порезы. Как вскидывает руку, превращая плеть в меч. И как, бросившись вперед, буквально насаживает Рандгрид на клинок. Стоило окровавленному лезвию вынырнуть из спины, как я, повинуясь внезапному озарению, Силой устремился в умирающее сознание Рандгрид, погрузившись в безумный калейдоскоп образов, обрывки панических мыслей, боли, гнева, страха, отчаянного желания жить… Водоворот становился всё стремительнее, мысли всё бессвязнее, меня затягивало, и я уже не различал, где моя боль, а где агония умирающей женщины, но боролся, из последних сил боролся, выискивая, считывая нужные сведения… и вырвался за секунду до того, как всё поглотила тьма. В то же мгновение бездыханное тело Владычицы Битв Рандгрид упало на мелкий песок, а я, игнорируя дикую головную боль, активировал меч и ступил на арену.
Линн опустилась на колено рядом с телом, держась рукой за горло, истекая кровью. Она не видела, как охранницы беззвучно бросились вперед. Не слышала, как двое из них начали прицельно стрелять по ней из бластеров. Они умерли первыми, когда Сила, холодная Тьма, что по капле наполняла меня с самого начала боя, — вместе с презрением, страхом, яростью, гневом, — вырвалась на свободу. Бластерные заряды замерли, не долетев до Линн, и полетели обратно, найдя новую цель: тех, кто их выпустил. Охранницы замерли на секунду, увидев смерть товарок, а я шел быстро, и вот уже я стою между ними и Линн. Они бросились на меня, и те, что порасторопней, нашли быструю и чистую смерть от моего меча: одна упала, пронзенная красным лезвием, другая подскочила слишком близко, и я снес ей голову бритвенно острым крылом гарды своего меча.
Оставшиеся восемь девушек перегруппировались и начали наступать полукругом, медленно расходясь в стороны, — пытались окружить. Очевидность их маневра всколыхнула Силу во мне: Линн ранена и беззащитна сейчас. А я же обещал, что она не пострадает! Внезапно вспомнилось то пробуждение на Величии: тепло, покой… и ее имя.
Я бросил меч на песок. Следом полетела перчатка. Потянулся внутрь себя — так глубоко, как только мог достать. А потом еще дальше, превозмогая боль, ломая все преграды. И лишь достав до самого дна, будто бы оттолкнулся, выплескивая Силу, необузданную энергию наружу. Молния, что сорвалась с моих пальцев, прошлась по охранницам светящимся серпом, выкручивая конечности, заставляя выгнуться дугой, вплавляя в податливые тела раскаленный металл доспехов. Секунда, и всё было кончено. Вместо грозных воительниц, что мгновение назад слаженно наступали на противника, взметнувшийся песок арены оседал на покалеченные тела молодых девушек, ставших сначала жертвами экспериментов безумного садиста, а потом игрушками в руках не менее безумной наемницы — то, что я увидел в умирающем разуме, всё еще стояло у меня перед глазами. Им нельзя было помочь — девушки Силой не владели, их психика была повреждена бесповоротно. Они бы погибли так или иначе, разрушая всё вокруг и друг друга. Но меня это не оправдывало. От тяжести осознания того, что я только что сделал, у меня подкосились ноги. Усилием воли я заставил себя стоять прямо.
Мертвую тишину в пещере пронзил сначала тихий, но постепенно набиравший силу крик даже не боли — агонии. Некоторые девушки были еще живы. А я, тот, кто сотворил это ужасное с ними, стоял столбом, не в силах сделать шаг, чтобы завершить их мучения. Так и стоял, глотая слезы под маской, а к первому крику присоединялись еще и еще. Одна из девушек высоко, по-детски жалобно всё повторяла и повторяла одно и то же слово, судорожно сжимая в кулаке уже бурый от крови песок арены. Лишь спустя пару секунд я разобрал, что она говорила: «Мама».
Я застонал. А скорее взвыл. Вокодер маски превратил мой крик в нечто среднее между звериным воем и стоном раздираемого на части металла. И когда мне уже казалось, что еще мгновение, и чувство вины разорвет меня на части, я почувствовал внезапное облегчение. Чья-то рука легла на плечо, и я услышал у себя за спиной сдавленный стон. Потом еще и еще. Пальцы судорожно вцепились в ткань формы. Запоздало до меня дошло, что происходит: Линн забирала мою боль Силой. Устыдившись собственной слабости, я сделал шаг в сторону, разрывая контакт. Боясь потерять те крохи самообладания, что она мне подарила, забрав и пропустив через себя мои эмоции, — будто ей собственной боли было мало, — я шагнул вперед и поднял меч, собираясь с силами, чтобы завершить начатое…
— Дерек! — это Ульрик. Наемник подошел ко мне справа. — Я закончу.
И, не дожидаясь моего ответа, прошел вперед. Когда он появился в поле зрения, я увидел, что он несет тело Рандгрид на руках. Осторожно опустив ее на середину арены, Ульрик по очереди подошел к каждой охраннице. Тем, что были еще живы, подарил вечный покой от их же оружия. Убедился в смерти павших, а потом перенес тела, укладывая их рядом с предводительницей. Старкады сохраняли тяжелое молчание. Ни один из них не смотрел на арену. Будто бы мгновенно протрезвев, мужчины не издавали ни звука, хмуро уставившись в пол. Всё это время я стоял, не в силах пошевелиться, ощущая за спиной присутствие Линн. Чувствовал, как она слабела с каждой секундой. Нужно что-то делать…
Но тут Ульрик опустив на арену последнюю девушку, распрямился и громогласно произнес:
— Владычица битв пала, старкады!
И, помолчав, добавил:
— Да здравствует Владычица битв!
Зал взревел, вторя ему, а Ульрик повернулся к нам и преклонил колено. Секунду я смотрел на него, а когда понял, что в зале снова воцарилась звенящая тишина, снял шлем и, уронив его на пол, повернулся к Линн, также опускаясь на колено. Она стояла передо мной, гордо вскинув голову, полуобнаженная, с ног до головы покрытая кровью, своей и чужой, — настоящая Владычица битв. Я резко вдохнул. Я не мог принести ей клятву, как главе организации — единственный командир, которого я когда-либо признаю, Бен Соло, — уже принял мою клятву много лет назад. Однако оставалось кое-что, чем я еще мог распоряжаться. То, от чего моя бывшая жена отказалась много лет назад. Я услышал собственные слова, будто бы со стороны.
— Линн Тан, нареченная Мист, Владычицей битв. Я, Дерек Рен, клянусь быть тебе верным защитником и другом до тех пор, пока ты будешь нуждаться о мне. Я клянусь отдать жизнь за тебя, если потребуется.
Я замолчал, позволяя словам своей клятвы заполнить пещеру, смешаться с воздухом, впитаться в кровь на песке. Когда я наконец поднял на нее глаза, Линн протянула мне руку.
— Я принимаю твою клятву, рыцарь, — я принял ее руку и поднялся, снова надевая шлем. Она одобрительно кивнула. — Сопровождай меня.
И, повернувшись ко всё еще сохранявшим молчание старкадам спиной, проследовала к трону. Стоило ей опуститься на сиденье, зал снова взорвался ликующим криком. Ульрик также поднялся и подошел, остановившись там, где стоял в самом начале боя. Командир наемников вскинул руку, и старкады моментально замолчали.
— Принесите клятву Владычице.
Повинуясь его приказу, бойцы один за другим начали выходить на арену и преклонять колено перед троном, повторяя клятву, в слова которой я не вникал. Не до того было. Я чувствовал, что Линн держится из последних сил, — еще немного и, несмотря на всю свою стойкость, она просто потеряет сознание от боли. Я положил ей руку на плечо — она даже не вздрогнула, изо всех сил цепляясь за ускользающее сознание. Я погрузился в Силу и потянулся к ее ранам, залечивая, сращивая, помогая восстановиться, как несколькими часами ранее — Рите. Пока старкады говорили, оставаясь на арене после принесения клятвы, я щедро делился с Линн энергией, даже не задумываясь, откуда у меня ее столько, но в то же время во мне зрела мрачная решимость и уверенность в следующем шаге: подобное никогда больше не должно повториться. Стоило последнему из старкадов закончить, как я выступил вперед, протягивая руку. Сорок девять человек преклонили колени перед троном. Меня выворачивало наизнанку от боли, я захлебывался собственной кровью, что натекла из носа и отвратительно перекатывалась на сегментах, что удерживали шлем на подбородке, но я не остановился, пока не коснулся сознания каждого из них.