Может быть, я ожидала, что Немец будет очень доволен тем, что я сказала, но он так не выглядел.
Вместо этого напряженное выражение, которое обычно присутствовало на его лице, достигло другого уровня. Он бросил на меня один из тех взглядов, от которых у меня волосы на руках встали дыбом.
— Ты говоришь так, словно в этом мире есть кто-то еще, кого я хочу. Ты понятия не имеешь, что я чувствую к тебе. — Он моргнул и выплюнул то, чего я никогда не ожидала услышать. — В том, что касается тебя, для меня все абсолютно ясно и прозрачно. Я ни с кем не делюсь и от тебя не жду ничего другого.
Я... что, черт возьми, на это скажешь? Что? Что тут можно сказать? Конечно, это было слишком, но меня это не беспокоило. Я была тем самым подростком, которая рисовала усы на лицах его бывших подружек в течение нескольких месяцев, когда их фотографии появлялись в журналах, которые я просматривала.
Я сглотнула и уставилась на его лицо с маленькими морщинками. Он был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. Все было просто и ясно.
— Ты никогда не говорил и не делал ничего, чтобы дать мне понять, что видишь во мне не просто друга, — объяснила я, убедившись, что мы смотрим друг другу в глаза.
Немца мое замечание явно не успокоило. Он облизнул губы и откинулся на спинку дивана, глядя на меня с выражением, которое было на половину раздражением, а на половину чем-то еще.
— А что бы ты сделала, если бы я что-нибудь сказал?
Какого черта?
— Не поверила бы тебе. — С чего бы мне? Он вел себя то жарко, то холодно, я никогда не понимала, что, черт возьми, происходит у него в голове.
Он приподнял брови и кивнул.
— Вот и причина. Что бы я выиграл, если бы сказал тебе, что ты мне нравишься в первый же миг, как только понял, что ты должна быть моей? Ничего. Ты должен защищать то, что любишь, Сал. Ты сама меня этому научила. Это не то, чтобы однажды я проснулся и понял, что не хочу жить без твоего ужасного характера. Сначала я видел в тебе так много от себя самого, но ты совсем на меня не похожа. Ты — это ты, и я скорее сойду в могилу, чем позволю кому-либо изменить хоть какую-то часть тебя. Я знаю это без всяких сомнений. Это, — он указал между нами, — вот что важно. Ты — мой дар, мой второй шанс, и я буду лелеять тебя и твою мечту. Я буду защищать вас обоих.
— Я ждал и буду ждать, пока не придет время. Мы равны, ты мой партнер, мой товарищ по команде, мой лучший друг. Я сделал так много глупостей, о которых ты заставила меня пожалеть, надеюсь, ты простишь меня и забудешь о них… но это — подождать любовь всей моей жизни еще чуть дольше — я могу это сделать. Ты самый честный, теплый и любящий человек из всех, кого я знаю. Твоя преданность и дружба удивляют меня каждый день. Я никогда в жизни не хотел ничего больше, чем твоей любви, и не хочу делиться ею ни с кем. Я ничего не сделал в своей жизни, чтобы заслужить тебя, schnecke, но я никогда не откажусь от тебя, и не позволю тебе отказаться от меня.
И разве не в этом был весь чертов смысл?
Кто-то может говорить вам, что любит вас каждый день, но все равно лгать вам и обманывать.
Или никогда не сможет сказать эти три слова, но будет рядом с вами каждый день и будет для вас чем-то большим и важным, чем вы когда-либо хотели или смели мечтать. Он не был теплым или ласковым, тихим или особенно милым с другими, но он был милым со мной, и в глубине души я знала, что он будет рядом со мной каждый раз, когда я буду в нем нуждаться.
Когда чуть позже Немец ушел, я лежала в постели и уронила две слезинки.
Потому что все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, и было то, что я не рассказала ему, что могло изменить его чувства ко мне.
Что я буду делать, если он передумает?
Наконец-то настал финальный матч «Пайперс» против «Огайо Блейзерс», и меня охватила дрожь.
— Вы победите, перестань волноваться.
Я громко выдохнула. Култи предложил отвезти нас на стадион в машине с его водителем. Ему не нужно было выезжать из дома так рано, двери на стадион не откроются, по крайней мере, еще час. Но Култи делал то, что хотел, и по какой-то причине это — поехать одновременно со мной.
Мы должны выиграть.
Мне так повезло, что кто-то так заботился о моей карьере. Большинство девушек могли только мечтать о такой удаче.
Но в этом-то и была проблема.
По мере того, как дни до большой финальной игры убывали, я все больше и больше нервничала. Култи вел себя по-прежнему. Он не пытался поцеловать меня с того дня, как вышел из машины на парковке «Пайперс». Когда приходил ко мне, мы делали то, что делали всегда, и в середине его визита он спрашивал меня, как прошла тренировка. Дважды мы выходили на улицу и гоняли мяч, ну и все. Если не считать того единственного вечера, когда Немец сказал мне то, о чем я и мечтать не смела, он был просто молчаливым парнем, с которым я привыкла проводить время.
Перед выездом из дома он пообещал дать мне время и пространство, чтобы я могла подумать и сосредоточиться на самом важном — на финальной игре.
Я не могла не спросить себя, что будет после игры.
Что, если я не попаду в другую команду? А что, если сегодня я получу травму? Что, если в межсезонье мое колено больше не даст мне возможности играть? Или в следующем сезоне?
Что я буду делать тогда?
Логическая часть меня знала, что я волнуюсь из-за пустяков. В этом не было ничего необычного. В подобных ситуациях, когда я начинала нервничать и беспокоиться, мой ум придумывал кучу разного, и не мог угомониться. Конечно, то, что может произойти между Култи и мной, было первым в моем списке переживаний.
Все это мучило и давило на меня, словно бомба замедленного действия.
А что, если...
А что, если...
А что, если...
Он игриво коснулся моего бедра тыльной стороной своей ладони.
— Перестань волноваться.
— Я не волнуюсь, просто думаю о разных вещах.
— Вранье.
Я бросила на него взгляд и откинулась на спинку сиденья, размышляя и напрягаясь еще больше.
Немец глубоко вздохнул.
— Скажи мне, что случилось.
Я прикусила губу и посмотрела на эту мягкую складку между его бровями, на цвет его глаз, на то, как морщинки вокруг его рта углубились от беспокойства. Как я смогу вернуться к своей жизни, если у нас ничего не получится? Я была юной и яростной, когда по уши влюбилась в мужчину, которого знала только из газет и телевидения. То было не по-настоящему. Но сейчас все было реально. Этот Рей был настоящим и добрым, когда не вел себя как большая заноза в заднице.
Я никак не могла избавиться от комка тревоги в животе. Это не были те «что, если», с которыми я хотела иметь дело. Так что, к черту все. Может быть, лучше всего было бы покончить с этим беспокойством до начала игры.
— А что будет, когда я больше не смогу играть? — спросила я, засовывая руки между бедер, чтобы он не видел, как они дрожат.
Я услышала, как он заерзал на сиденье. Кожа заскрипела и продолжала скрипеть, пока он устраивался.
— О чем ты там мямлишь?
— Что ты будешь делать, когда я больше не смогу играть? Возможно, моему колену осталось всего несколько лет. Что будет тогда? — спросила я, глядя на потолок машины, потому что в тот момент никак не могла заставить себя посмотреть на его лицо.
— Именно это так тебя напрягает? — Его голос был низким и слишком спокойным.
— Да. В основном. Ко всему прочему.
— Сал, посмотри на меня. — Я склонила голову набок, чтобы посмотреть на него. В простой белой футболке с v-образным вырезом, облегающих выцветших джинсах и любимых черно-зеленых кроссовках он выглядел почти сюрреалистично. Это делало то, о чем я спрашивала, еще более страшным.
Я сидела на заднем сиденье машины с Рейнером «Королем» Култи по дороге на финальную игру Женской Лиги и спрашивала его, будет ли он все еще любить меня, когда я больше не смогу играть. Боже милостивый! Неужели я действительно сейчас спрашивала эту чушь? Я передумала. Я пока не хотела этого знать.
Я никогда не хотела бы узнать, где пролегают наши границы.
— Сал.
Машина замедлила ход и остановилась. За головой Култи в окне виднелись очертания входа, через который я должна была пройти.