Мне хотелось сказать ему что-то, выразить сожаления или еще что-нибудь, но я могла только открыть рот и закрыть его, сдерживая свои добрые намерения.
Но я знала, что моя жалость — это не то, что ему нужно. Если бы я с кем-нибудь поспорила, то сказала бы, что самый долгий период, который Култи не играл, был, когда он порвал несколько связок на ступне, но я не собиралась выкладывать ему свои психо-сталкер-абсолютно-все-о-Култи-знания.
Продолжая смотреть вперед, я прочистила горло, и затем еще раз.
Потому что… два года! Два года!
Твою мать. Как такое вообще возможно?
Я задумалась об этом еще раз, а затем заперла эту мысль, чтобы осознать позже, когда окажусь в уединении моего собственного дома. Два года — это целая жизнь, и все же... более чем достаточно, чтобы объяснить, почему он ведет себя так, будто у него громадная палка глубоко в заднице. Бедняга был чем-то вроде евнуха. Никакого футбола вообще было практически равносильно потере яичек, по крайней мере, для меня.
Понимание и сочувствие нахлынули на меня и накрыли волной.
Отпустив тормоз, я рассказала ему свою собственную историю. Хотя позже я удивлялась себе: почему беспокоилась о нем? Не похоже, чтобы его это волновало.
— Когда мне было семнадцать, я порвала ПКС (Примеч.: передняя крестообразная связка коленного сустава) во время игры, и не могла играть почти полгода, пока выздоравливала. Мои родители и тренеры не разрешали мне даже смотреть на футбольный мяч или на игру, потому что это сводило меня с ума — понимание того, что я ничего не могу сделать, чтобы ускорить процесс исцеления.
Это был один из худших периодов в моей жизни. Я никогда не была по-настоящему стервозной, но к концу моего выздоровления стала настолько вспыльчивой, что не знала, как мои родители не всыпали мне за то, что я вела себя, как невыносимая засранка.
— Это были самые долгие шесть месяцев в моей жизни и, вероятно, самые несчастные, — добавила я, искоса взглянув на него.
Его внимание было сосредоточено на том, что происходило впереди, но я видела, как он кивнул.
— Я знаю, о чем ты.
Я была осведомлена об этом, но опять же, это были психо-сталкер-абсолютно-все-о-Култи-знания, которые я унесу с собой в могилу.
Оставшуюся часть пути до дома — его дома — мы молчали. Только на этот раз, как только он открыл дверь, я сказала ему:
— Я никому ничего не скажу об этом.
Култи кивнул, и я могла бы поклясться, что в уголках его рта появилось нечто, что можно было бы назвать самой маленькой улыбкой в истории улыбок. Затем он подошел к моему багажнику, взял свою сумку и даже приподнял руку в полу-прощании, когда шел по каменной дорожке к парадной двери большого дома.
Я бы солгала, если бы сказала, что весь остаток дня не думала о Култи и о том, что он не играл уже два года.
На следующий день во время тренировки я не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на Култи и не задаваться вопросом, как, черт возьми, он никого не убил с тех пор, как перестал играть.
Я имею в виду… он вообще не играл? Или просто… Я не знаю, не играл с друзьями? Судя по его движениям и языку тела, он не забыл, как играть, но что я знала? Два года не могли полностью стереть всю жизнь, проведенную с черно-белым мячом.
Харлоу остановилась рядом и ткнула меня локтем по ребрам.
— Он только что назвал тебя сонной мухой?
Шла тренировка, и я играла в первой группе футболистов.
Я пожала плечами, ничего не отвечая. Что тут можно было сказать? Култи назвал меня медленной во время тренировки, а затем спросил другого игрока, не две ли мои ноги левые. Это была та же девушка, с которой я уже несколько раз бегала по утрам, та, которая всегда хотела победить меня в спринте.
Была ли она медленной? Нет, черт возьми, нет. Сэнди была хороша, без преувеличений.
— Я хотел бы закончить тренировки еще в этой жизни, может, пошевелитесь? — проревел голос с другой стороны поля.
Я рассеянно потянулась к плечу, в которое недавно получила удар кулаком. В этот момент Култи оглянулся. Он нахмурился, и на долю секунды я подумала, может, мне сгорбиться и притвориться, что у меня стреляющая боль в плече, чтобы отомстить ему. Он не спрашивал меня о плече накануне, и я тоже ничего не говорила.
Но я этого не сделала. Харлоу была слишком внимательна. Она заметит. К тому же, я понятия не имела, как он себя поведет.
На самом деле, я понятия не имела, как мне себя вести. Разве я должна молчать о том, что подвозила Култи домой? Потому что я молчала. Даже мой отец не знал, а обычно я все ему рассказывала. Немец не относился ко мне иначе, чем до того, как я его подвезла, так что это ничего не значило.
Рассказывать было не о чем. Или было?
— Тебя беспокоит плечо? — вопрос Харлоу оторвал меня от разглядывания Немца.
— Нет. — Я покраснела, снова поворачиваясь к ней. — Готова?
Она толкнула меня в сторону и побежала.
— Догоняй, копуша.
Я и не подозревала, что прозвища «копуша» и «сонная муха» — это только начало. Еще до того, как тренировка закончилась, Култи назвал мои передачи небрежными, а затем сказал, что мне нужно научиться играть обеими ногами.
И это говорил человек, который в девяносто процентах случаев играл правой ногой? Ха.
Я не позволила его комментариям расстраивать или беспокоить меня. Я также не особо раздражалась, когда он был супер властным, то ли потому, что недавно узнала его секрет, то ли из-за того, что просто смирилась с его дерьмовым поведением. Как бы то ни было, я слушала, что он говорил, и воспринимала все спокойно. Я не собиралась принимать это на свой счет.
Когда час спустя тренировка подошла к концу, я уже ждала его на нашем обычном месте, и он меня не разочаровал.
Пропустив очевидное, я спросила, пока он приближался:
— Готов?
— Да, — ответил он.
Знакомая тишина последовала за нами, когда мы сели в машину, и продолжилась, пока я выезжала на автостраду.
Две минуты — вот сколько я смогла сдерживать любопытство, прежде чем сломалась.
— Ты скучаешь по этому?
Не будучи полным идиотом, он спросил:
— По игре?
— Да.
Как бы я ни пыталась найти объяснение тому, почему он так долго не играл, не могла понять этого. Просто не могла.
Он скользнул взглядом по мне и кивнул, так честно и прямо, что это застало меня врасплох.
— Я скучаю по футболу каждый день. — На секунду мы встретились взглядами, и он быстро отвел его, когда сглотнул.
И что...
— Почему же тогда не играешь? — спросила я прежде, чем смогла остановить себя. Что самого ужасного он может сделать? Не ответить? Сказать, чтобы я занялась своими проблемами?
Любопытство убило Сал. (Примеч.: Иносказание английской пословицы «Любопытство убило кошку»). Скажем так, поймав волну, я спросила Рейнера Култи о секрете, которым, была уверена, он охотно не поделится.
Я все еще не совсем понимала, почему он отвечает на мои вопросы, но хотела услышать все, что он мне скажет.
Немец ровно и медленно выдохнул.
— Ты знаешь, почему я на пенсии?
Он в третий раз получил разрыв ПКС. После начальной терапии пошли слухи, что он не восстановится на сто процентов, или даже на девяносто, или на восемьдесят, или семьдесят процентов. Люди говорили, что он слишком стар. Ситуация усложнилась из-за артрита на пальце ноги и других мелких травм, которые накапливались с годами. И когда это случилось, все понимали, что его уход неизбежен.
Вскоре после появления слухов Рейнер «Король» Култи объявил об отставке, положив конец своей карьере.
Собиралась ли я все это ему рассказать? Точно нет.
Я согласно кивнула и сказала:
— Да.
— Мне потребовалось много времени, чтобы вылечиться, — сказал он. И больше ни слова.
Я поняла, что не имею на это никакого права, когда поймала себя на том, что медленно поворачиваю голову и с недоверием смотрю на него.
— Окей. А потом?
Он пожал плечами.
Рейнер Култи пожал плечами, будто фраза «О, мой ПКС долго не заживал» была достаточной, чтобы объяснить, почему он не играл в свой любимый вид спорта в течение последних двух лет. Он мне не соврал. Он все еще любил футбол. Он не мог так легко отказаться от великой любви. Я могла сказать это по высокомерному взгляду, которым он наблюдал за командой. Он смотрел на некоторых игроков так, словно они были дерьмом, которое он хотел бы стряхнуть с подошвы ботинка, если они не сделают все правильно. Ты так не реагируешь, если тебе все равно.
Он меня не обманывал, когда говорил, что скучает по футболу.
— Это заняло сколько? Шесть месяцев? Восемь? — спросила я, медленно моргая.
На что он сказал:
— Все еще не до конца зажило. — И я со всей очевидностью поняла, что он мне нагло врет. Он не производил на меня впечатления человека, который раздувает из мухи слона по поводу своих травм.