Телевизор был настроен на «Спортивную сеть». Култи медленно повернул в мою сторону голову, волосы на которой были все так же коротко подстрижены.
— Тако, — поприветствовал он меня.
— Берлин. — Я обогнула стул и села на край кровати, лицом к нему. Веки Култи были низко опущены, когда он рассматривал мое лицо, выщипывая кусочек ананаса в форме звезды из большого букета на коленях. Он не выглядел ни радостным, ни особенно счастливым, увидев меня.
— В чем твоя проблема? — спросила я, когда он продолжил пристально смотреть на меня.
Он закинул ногу на ногу, положил в рот клубничку и продолжал внимательно меня разглядывать.
Хорошо. Я посмотрела на то, что осталось от букета с фруктами.
— Ты принес это для меня?
Эти зелено-карие глаза оставались неподвижными, когда он взял кусок капусты кале, положил его между губами и прожевал.
Когда я протянула руку, чтобы сорвать клубнику в шоколаде, он отодвинул букет подальше от меня.
— Серьезно?
Немец моргнул.
— Что застряло у тебя в заднице? — спросила я.
Он проглотил капусту и постарался сохранить невозмутимое выражение лица.
— Я звонил тебе.
Настала моя очередь моргнуть.
— Я была слишком занята, пока меня выносили на носилках с поля, и не успела заскочить в раздевалку и взять телефон, — невозмутимо ответила я.
— Понимаю. — Он положил в рот кусочек ананаса.
— Так вот почему ты злишься?
— Я не злюсь.
— Ты злишься.
— Я не злюсь.
— Рей, я не слепая. Ты злишься. Просто скажи мне, из-за чего ты в бешенстве. Команда победила.
Култи повернулся, положил фрукты на стол позади себя и откинулся на спинку стула, сухо шмыгнув носом. Его глаза метнулись к экрану телевизора, ноздри раздулись, он вздернул подбородок.
— Смотри.
Мне пришлось повернуться всем телом к телевизору, висевшему на стене. Два знакомых ведущих из «Спортивной комнаты» обсуждали самые яркие моменты дня. Я поймала конец номера четыре, удивительная двойная игра во время бейсбольного матча.
— Номер три сегодня пришел к нам с игры Первой Женской Лиги. Во время второго тайма четвертьфинала, Сал Касильяс из «Хьюстон Пайперс» перенесла термин «удар головой» на другой уровень.
Видео началось с того, как я прыгнула, окруженная тремя противоборствующими игроками. Потом видно, как Мелани, девушка, которая толкнула меня локтем, кружит вокруг меня и в последнюю минуту она тоже высоко подпрыгивает. А потом это случилось.
Черт возьми, моя голова заболела от того, что я видела. Она еще раз ударила меня. Вот ее рука, толкающая назад, и моя голова, устремившаяся вперед, удар, и я падаю на землю так, будто умерла.
— О-о-о, — раздался бестелесный голос ведущего. — Мне было больно даже смотреть на это.
Кадры продолжали идти, показывая, как Харлоу отталкивает Мелани, когда судья подбежал посмотреть, что происходит. В углу экрана было видно, как двое мужчин выбежали на поле, и один меньше чем за секунду оставил второго далеко позади, длинные ноги двигались все быстрее и быстрее в спринте, который мог бы установить мировой рекорд. Мужчина скользнул на коленях по дерну, сгорбившись над телом — надо мной — лежащей на земле.
— Теперь ты знаешь, что это устрашает, когда Рейнер Култи на поле проверяет своего игрока, — насмешливо сказал другой ведущий.
Ракурс видео сменился, и в тот момент камера приблизила Култи, который схватил меня за руку, положив свободную ладонь прямо рядом с моей головой. Его рот открылся, и на лице появилось страдальческое выражение...
То теплое смутное чувство, которое у меня ассоциировалось с Немцем, запульсировало в моих венах.
— Никогда больше не падай в обморок на этом чертовом поле.
Я повернулась лицом к Култи, который сидел в невероятно неудобной позе.
— Ты беспокоился обо мне. — Я сжала губы. Сейчас было не самое подходящее время для улыбки, поэтому я удержала ее при себе.
Часть меня ожидала, что он взорвется, но жуткий контролируемый тон, который он использовал, был еще хуже, чем злобный характер, скрытый в этом фантастическом теле.
— Не надо так удивляться.
— Ты последний пришел навестить меня, — тихо сказала я ему.
Его голова дернулась назад, на лице появилось хмурое выражение.
— Я заставил себя пойти на пробежку, чтобы успокоиться. Я решил не появляться здесь и не кричать на тебя. Я хотел свернуть тебе шею, Сал.
— Я же ничего не сделала. — Я не была уверена, считать ли это забавным, милым или раздражающим, потому что казалось, что он в значительной степени обвинял меня в том, что я стояла на пути Мелани.
— Я думала, ты будешь гордиться мной за то, что я выжила, получив удар от игрока такого размера.
Потом его понесло, а я просто сидела и слушала.
— Ты, твою мать, до смерти меня напугала!
Образ льва с шипом в лапе мелькнул у меня в голове, и каким-то чудом я не улыбнулась.
— Ты кричишь, — сказала я очень спокойно, терпеливо ожидая его реакцию.
— Конечно, я кричу! Я кричал на тебя, когда ты притворялась мертвой на поле, отнимая у меня десять лет жизни, — огрызнулся он, его щеки покраснели. — Я думал... — Немец бросил на меня острый взгляд, который почти встревожил меня. — Никогда больше так со мной не поступай. Я слишком молод, чтобы умирать от сердечного приступа.
Черт, он действительно волновался. Мне это понравилось. Мне это так понравилось, что я фыркнула, несмотря на острую боль, пронзившую мою голову.
— Я бы сказала, что утверждение, что ты слишком молод, немного спорно, тебе не кажется?
Немец вскинул голову и выругался грубо и длинно по-немецки.
— Тебя послали на эту планету только для того, чтобы ты была со мной язвительной, не так ли?
О, Боже мой. Это заставило меня расхохотаться, что было чертовски больно, потому что моя бедная голова чувствовала себя ужасно, но я не могла остановиться, да и не хотела.
— Почему ты смеешься? Я не шучу.
Все мое тело дрожало, когда я смеялась, но каким-то образом мне удалось прохрипеть:
— Ты говоришь так, будто я была послана с чужой планеты, чтобы разрушить твою жизнь. Господи, Рей. Не говори сейчас ничего подобного, у меня слишком болит голова.
— Прекрати, — потребовал он. — Ты сделаешь себе только хуже.
Я ущипнула себя за переносицу и заставила успокоиться. Мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы собраться, но я справилась. В конце концов. Наконец отсмеявшись, я улыбнулась ему, закашлявшись от смеха, оставшегося во мне.
— Для меня это важнее всего на свете, знать, что ты так взбесился, беспокоясь обо мне. — Я не могла перестать улыбаться.
И он сказал.
— Это не должно быть смешным. Почему ты улыбаешься?
— Потому что.
— Что?
Я скривила губы и посмотрела на него спокойным взглядом.
— Я видела игру, в которой твоего товарища по команде — Келлера — схватили так, что вывихнули четыре позвонка. Камера приблизилась к тебе, а ты завязывал бутсы или что-то в этом роде. Не знаю, почему я только сейчас вспомнила об этом. Два моих любимых качества в тебе — это то, что ты никогда не заботился о том, что происходит с кем-то еще на поле. И что ты никогда не пропускал игры, если только не мог ходить. Это впечатляет. То, что ты так волнуешься обо мне, заставляет меня чувствовать себя действительно особенной.
— Я волнуюсь о разном, — возразил он.
— О? Например, о чем?
— Победа.
Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
— Ладно.
— Мои рыбки.
Его рыбки. Иисус Христос.
Култи медленно моргнул и долго ничего не говорил, хотя я старалась не спускать с него выжидающего взгляда. Когда он наконец ответил, это застало меня врасплох.
— Ты.
Я.
Подождите. Я?
Я почти уверена, что просияла. Слова просто вырвались из меня, безудержные и честные.
— Знаешь, твоя дружба для меня важнее всего остального в этом мире.
Он не прерывал зрительного контакта, когда потянулся назад и схватил фруктовую композицию, наконец решив поделиться. Я взяла ее и осмотрела, вынимая в процессе осмотра клубничку в шоколаде.
— Ты получил на это скидку?
— Нет. — Он помолчал. — Почему спрашиваешь?
Я искоса взглянула на него, прежде чем откусить от ягоды.
— Половина фруктов пропала.
Немец протянул руку и взял виноградину, которая изображала сердцевину у цветка из ананаса.
— Ничего не пропало. Я съел их.
Я зажмурилась, чтобы не рассмеяться. Он либо не заметил это, либо ему было все равно.
Прошел час или около того, а он все еще не уходил. Потом пришла медсестра из вечерней смены, чтобы проверить меня.