— Мисс Касильяс, как дела… — Бедная женщина закрыла рот, ее глаза округлились при виде Немца, сидящего в кресле, его ноги находились совсем рядом с моими. Было заметно, как она сглотнула, пока метала взгляд туда-сюда между нами двумя.
— О, я и понятия не имела, что у вас гость. — Она прочистила горло. — Время посещений уже прошло, но... — Медсестра снова откашлялась, ее щеки стали ярко-красными. — Я могу хранить тайну, пока вы молчите об этом. — Ей было чуть за тридцать, молодая и хороша собой. Ее взгляд то и дело возвращался к нему, слегка поблескивая.
Она ушла через несколько минут, быстро проверив, нет ли у меня признаков неминуемой смерти.
— Если вы планируете остаться подольше, вы можете вздремнуть, у кресла в углу есть подставка для ног, которая выдвигается и откидывается.
Я подождала, пока мы не остались одни, прежде чем спросила:
— Ты собираешься остаться?
В ответ он снял кроссовки, оставаясь при этом в ярко-белых носках. Полагаю, это можно считать положительным ответом.
— Ты что-нибудь слышала от своего агента?
— Ничего нового. Мне должны позвонить на следующей неделе из команды в Швеции, которая, кажется, заинтересована.
Дрожь пробежала по моему животу. Швеция. Я все еще не верила в это.
— Какая команда? — небрежно спросил он. Я сказала ему название, и он кивнул. — Это хорошая.
Я не упустила из виду, что он занимался исследованиями команд или, как их называли за границей, клубов. Но я, черт возьми, была уверена, что не стану поднимать эту тему.
— А как насчет Франции? Германии?
— Я знаю, что она получила ответ от двух команд из Германии, но больше ничего об этом не говорила, а о Франции — понятия не имею.
Я пошевелила пальцами ног под тонким одеялом, которым укрылась в холодной палате. И вдруг вспомнила, что рассказала Францу об Эмбер. Мне еще предстояло рассказать эту историю Култи, и я почувствовала себя виноватой. Он был здесь, со мной, после того, как переволновался из-за меня и, по-видимому, проведет тут ночь, и он не знал всей правды.
— Рей?
— Тако.
— Помнишь, как Эмбер назвала меня шлюхой, а я не хотела объяснять тебе почему?
Култи все еще смотрел в телевизор, когда ответил.
— Я знаю почему.
Что тут скажешь? Моя голова запульсировала, я была в ужасе от его заявления.
— Ты знаешь?
— Да, женщина с лошадиными зубами закатила истерику из-за того, что ее муж — лжец. Ты ушла из команды. — Он взглянул на меня. — Теперь, когда мы затронули эту тему, я должен сказать тебе, какой идиоткой ты была. В той ситуации не было твоей вины, и тренер должен был попрощаться с ней, а не с тобой. Ты быстрее, ты принимаешь лучшие решения, и ты работаешь с мячом намного лучше.
Его речь звучала так без эмоционально, но я не могла осознать все, что он говорил. Я все еще была зациклена на том факте, что он, черт возьми, знал.
— Как ты узнал? — Это должен был быть секрет, черт возьми.
Немец пожал плечом.
— Мой менеджер знает все.
Да, мой рот открылся в недоумении.
— Она слышала об этом?
— Она собирает информацию, чтобы знать все, прежде чем начать убеждать меня что-то сделать. Она провела свое исследование о команде, предполагаю, что тогда она и узнала. Не хмурься. Секретов для нее не существует, я бы не удивился, если она знает обо всех плохих вещах, которые когда-либо делал каждый игрок в команде.
Мои щеки вспыхнули, и я попыталась понять, на что он намекает.
— Ты мог бы спросить меня. Я бы тебе сказала, — проворчала я.
Отказываясь смотреть на меня, он ответил:
— Ты думаешь слишком долго.
Боже милостивый! Я собиралась убить его.
— И это все, что ты можешь сказать?
— Да. Я уже сказал, что ты идиотка, раз не сражалась с ними, но сейчас я ничего не могу с этим поделать. Если бы кто-то поступил так с тобой сейчас, я бы отнесся к этому иначе. Это больше никогда не повторится, понимаешь?
По какой-то странной причине его защита заставила меня сиять. Это уже не имело значения. Это было в прошлом, и... ну, он не думал, что то, в чем меня ошибочно обвинили, было большим делом. Может быть, пришло время оставить в прошлом и Эмбер, и ее идиота-мужа. Надеюсь, я смогу начать все сначала и забыть об этом.
Я глубоко вздохнула и посмотрела на его профиль: симпатичный нос, идеально пропорциональный подбородок и щетину на нем.
— А ты? Еще не принимал никаких решений о том, что собираешься делать?
Он перевел взгляд своих светлых глаз на меня.
— Нет. Я еще ничего не решил.
Я наблюдала за ним краем глаза.
— «Пайперс» попросили тебя подписать контракт еще на год?
— Да. — Он оглянулся на меня, улыбаясь своей детской улыбкой. — Как ты считаешь, «отвалите» было бы подходящим ответом?
Я выдавила улыбку и потянулась, чтобы сжать его голень.
— Думаю, мне это нравится.
Его телефон снова зазвонил.
— Если ты не ответишь, это сделаю я, — пригрозила я ему, не отрывая взгляда от пейзажа за окном.
— Никто из нас не будет отвечать, — сказал он то, что я уже и так поняла. С тех пор, как меня выписали из больницы, его телефон зазвонил в четвертый раз. Казалось, каждые пять минут звонки начинались заново. Бип, бип, бип. Самая скучная мелодия, из когда-либо созданных, словно стояла на повторе.
— Кто звонит? — наконец спросила я.
— Мой пиар-менеджер. Кордеро. Сеила.
Ох.
— Ты имеешь в виду Сиену?
— Да, ее.
— Чего они хотят?
Мне никто не звонил. Единственный человек, с которым я поговорила, был Гарднер — я сообщила ему, что утром заходил доктор и сказал, что я свободна. Но на то, чтобы меня выписали, ушло несколько часов. Черт. Команда улетела домой без меня, они закинули сюда мои вещи, прежде чем отправиться в аэропорт на автобусе. Гарднер сказал, что сообщит Култи о том, что происходит, так как он, очевидно, решил пропустить рейс и полететь на следующем со мной.
Немец вздохнул.
— Они не хотят, чтобы мы летели одним рейсом.
Это заставило меня повернуться на старом кожаном сиденье такси.
— Но почему?
Он скорчил гримасу, которая говорила, какой глупостью он все это считает.
— Фотографии.
Фотографии появятся, если кто-то его узнает. Во мне не было ничего особенного, никто бы меня не узнал, но он был совсем другой историей.
Настала моя очередь вздохнуть.
— Я могу сесть подальше от тебя в самолете.
— Не начинай, Сал, — проворчал Култи, по-прежнему не глядя в мою сторону.
— Что? Очевидно же, это они будут считать это гораздо меньшим куском дерьма, попавшим на вентилятор.
Это заставило его оглянуться и сжать губы в твердую линию.
— Это не «кусок дерьма», и я не собираюсь притворяться, будто мы не знаем друг друга. Я не ребенок, и ты тоже. — Из-за того, что я поспешила подстроиться под их условия, даже не обдумав их, я почувствовала себя виноватой дурой.
Мне было неприятно говорить, что он прав, но это действительно так. Что мне было скрывать? Я посмотрела в орехово-зеленые глаза, уставившиеся на меня, и вспомнила, что это был тот самый человек, который провел ночь в кресле, слишком маленьком для него, и просыпался каждый раз, когда медсестра проверяла меня. От этого я почувствовала себя еще большей дурой.
На одно короткое мгновение я спросила себя, во что, черт возьми, я вляпалась. Это было равносильно тому, чтобы бояться высоты и получить работу мойщика окон небоскребов. Но когда увидела его тридцатидевятилетнее лицо, которое было такой огромной частью моей жизни, когда я была моложе, и каким-то образом стало еще большей теперь, когда я была намного старше, я приняла тот факт, что не было ничего, чего я не сделала бы для него. Я не была уверена, стоит ли мне чувствовать себя тряпкой или принять это как подарок, которым бы он был, если бы я позволила себе надеяться.
У меня был человек, которого я уважала, который уважал меня, и ему было все равно, узнает ли мир о том, что мы что-то значим друг для друга. Наша дружба не была дана ни одному из нас, мы работали над ней. Кроме того, я чувствовала к нему что-то, даже если он был эгоистичной, высокомерной, упрямой занозой в заднице. Он был моей эгоистичной, высокомерной, упрямой занозой в заднице.
Так что да, я не собиралась позволять кому-то — да кому угодно — обесценивать нашу дружбу.
И этим человеком, черт возьми, точно не будет Кордеро.
— Мне очень жаль. Ты прав. — Единственное чего я не хотела переживать и не захотела бы никогда, это то, что на нас начнут пялиться. Вот и все. Еще одна мысль пришла мне в голову. — Твой пиар-менеджер ненавидит то, что мы общаемся?