Култи собирался отсутствовать последние две игры, и он хотел выкупить мой контракт для меня.
«Он не знает, что говорит. Он не знает, что делает», — повторила я про себя, изо всех сил стараясь не потерять самообладание.
— Кордеро, мы договорились?
Никто из нас не смотрел на хорька, поэтому мы оба пропустили его насмешливое и недоверчивое выражение на лице. Как бы ни был важен в тот момент этот старый идиот, я не чувствовала этого. Были только я и Култи, а Кордеро был просто фоновым шумом на пути туда, куда мы направлялись.
— Ты хочешь выкупить ее контракт? — В смехе Кордеро послышались резкие нотки. — Более чем пожалуйста.
Если бы я не была в таком оцепенении от того, что делал Култи, я могла бы обидеться на то, как легко эта подтирка для задниц продал меня.
— Не вместе, — тихо усмехнулся Кордеро.
Позже я поняла, что могла бы поспорить с ним и защитить себя. Я могла бы сказать ему, что между мной и Култи ничего не было. По крайней мере, до того, как мы вошли в его кабинет, он относился ко мне исключительно платонически. По-отечески, братски, дружески — Култи относился ко мне только так на протяжении нашей дружбы. Но какой смысл пытаться убедить кого-то в обратном, если он верит в то, во что хочет верить?
Самое главное, что к этому моменту меня уже не волновало, что обо мне думает один подлый маленький засранец.
Потому что Култи, в тот момент, который произошел прямо перед тем, как он предложил выкупить меня у «Пайперс», сделал одну вещь очевидной.
Это была самая удивительная, самая неожиданная, самая сюрреалистическая вещь на свете.
Он лю…
Я не могла этого сказать. Я даже подумать не могла, что у него могут быть ко мне настоящие чувства.
Черт возьми.
Очевидно, он был не в своем уме, совершенно спятил. Да, он был сумасшедшим. Вот и все.
Все последующие минуты я смотрела только на него, лишь вяло прислушиваясь к тому, что происходило между двумя старыми пердунами в комнате. Какого черта он делает? О чем он только думал?
— Я свяжусь с вами позже, мисс Касильяс, — голос Кордеро вывел меня из транса.
Я попыталась вспомнить, что он говорил до того, как я отключилась, и была почти уверена, что он говорил о звонке из юридического отдела, который пригласит меня подписать контракт, освобождающий от «Пайперс».
У меня даже не было команды, которая ждала бы меня с распростертыми объятиями.
О, Боже. Я разберусь с этим. Все уладится.
— Я буду ждать их звонка, — рассеянно сказала я, поднимаясь на ноги вместе с Немцем.
— Я в восторге, что вы решили снова присоединиться к нам в следующем году, — крикнул Кордеро, когда мы вышли из его кабинета.
Култи ничего не ответил. Это послало мне предупреждающие сигналы, и я ускорилась, желая быстрее оказаться в месте, где могла спросить его, о чем, черт возьми, он думал, соглашаясь подписать еще один контракт. Тишина была нашим спутником на пути к выходу из здания. Он не прикасался ко мне. Не сказал мне, насколько я важна для него. Он даже в открытую не сказал, что я ему нравлюсь.
Но, полагаю, он уже сделал достаточно. Верно?
Мы добрались до моей машины и сели внутрь, прежде чем я сломалась.
Осторожно повернувшись на сиденье лицом к нему, я в голове собирала свои слова и рассортировала их, пока он все это время наблюдал за мной. Когда была готова, я произнесла ободряющую речь и встретилась с ним взглядом.
— Послушай, ты мой лучший друг, и я так благодарна тебе за то, что ты есть в моей жизни, но ты не… — Я не могла этого сказать. Я не могла.
— Что, я не? — спросил он холодным тоном, не сводя с меня ясных глаз.
— Ты знаешь что.
Он моргнул.
— Нет. Скажи мне.
Не-а, этого не будет. Я даже не могла поставить это слово в одно предложение с его именем.
— Я знаю, что важна для тебя, но ты не обязан делать все это. Я смогу придумать что-нибудь еще. Это уже слишком.
Немец скрестил руки на груди, выражение его лица было неумолимым.
— Это не слишком, если речь о тебе.
И снова мы касаемся этой темы. Господи Иисусе.
— Рей, пожалуйста. Не смей говорить такое.
— Почему?
— Потому что это создает у людей неправильное впечатление.
Эти похожие на драгоценные камни глаза сузились в щелочки.
— Что за впечатление?
— Ты же знаешь, какое это производит впечатление.
— Нет.
— Ты знаешь.
Боже милостивый, если эта дружба продолжится, у меня, вероятно, начнется преждевременное выпадение волос.
— Это не впечатление. Мне все равно, что думают другие, когда это правда.
О, черт.
— Рей, прекрати это. Просто... остановись.
— Нет. — Выражение его лица было решительным. — Ты самое честное, самое хорошее, что у меня когда-либо было. Я не стану больше этого скрывать.
Боже милостивый! Чувство паники будто затопило мой живот.
— Я твой друг. — Мой голос был робким, на грани паники.
Его лоб был гладким, как всегда. Култи выглядел более спокойным и собранным, чем когда-либо. На лице не было и следа гнева или разочарования. Он был мрачным, серьезным и устрашающим.
— Нет. Ты значишь для меня гораздо больше, и ты это знаешь.
Я открыла рот и закрыла его, и вдруг я больше не могла находиться с ним вместе в этой крошечной машине. Мне нужно было выбраться. Отсюда. Прямо сейчас. В тот же миг. Мне нужно было выбраться. Свежий воздух, мне нужен был свежий воздух.
Так я и сделала. Я вылезла из машины и захлопнула за собой дверцу. Присела на корточки, обхватив голову руками. Я была на грани панической атаки или дерьмо-атаки, я не могла решить, чего именно.
Мое сердце колотилось со скоростью километра в секунду, и я просто сидела на корточках, пытаясь убедить себя не умирать от внезапного сердечного приступа в возрасте двадцати семи лет.
Это было похоже на лучший сон и худший кошмар, завернутые в одну красивую упаковку. Я еще больше сгорбилась и прижала ладони к глазам.
Звук открывающейся и закрывающейся двери предупредил меня, что моему временному покою скоро придет конец. Через несколько секунд я почувствовала, как передо мной опускается единственный мужчина-причина, из-за которого я потеряла рассудок. Его колени коснулись моих, а руки легли мне на плечи, слегка сжимая их.
— Почему ты вдруг рассказываешь мне все это сейчас? — прохрипела я.
Он погладил меня по плечам и остановился на локтях.
— Я не стану причиной того, из-за чего твоя карьера будет запятнана, — объяснил он.
Причина, по которой моя карьера будет запятнана?
О... О... Я была единственной, кто сказал это с самого начала: не имеет значения, что думают другие, пока мы оба знаем, что ничего не сделали. Я могла бы сойти в могилу, зная, что не сплю со своим тренером. О, Боже мой.
— Я хотел дождаться окончания сезона. Я не хотел торопить тебя. Несколько месяцев — ничто по сравнению с остальной моей жизнью, schnecke. — Култи кивнул, его брови приподнялись на пол сантиметра, когда на моем лице отразилось осенившее меня понимание. — Ты даже не представляешь, что сделала со мной в день, когда получила сотрясение.
Он склонил голову вниз, выражение его лица стало серьезным.
— Я думал, у тебя сломана шея. Это было самое страшное, что я когда-либо испытывал. Франц позвонил и спросил, как дела у моей schnecke.
— Моя schnecke. Моя маленькая улитка, ты знаешь, что это значит? В моей стране это выражение привязанности. Моя любовь. Моя улиточка. Я не хочу больше терять время. Мне нечего скрывать, и тебе тоже.
Я откинула голову назад, моя шея была полностью обнажена, когда я вздохнула в отчаянии.
— Пожалуйста, не смей говорить такое.
— Это правда.
— Нет, это не так. Мы же друзья. Ты сказал, что я твой лучший друг, помнишь? Ты можешь любить меня, но не быть влю... — Я закрыла рот и бросила на него раздраженный взгляд.
— Я могу, и так оно и есть. Когда любишь кого-то, делаешь все, что нужно, чтобы защитить, не так ли? — Он наклонил голову, чтобы убедиться, что мы встретимся взглядами.
Все, что я могла делать, это смотреть на него и задыхаться.
Немец кивнул, его большие руки разминали мои.
— Предполагается, что ты скажешь: «О да».
Я чувствовала, как дрожит моя нижняя губа, когда большими пальцами он поглаживал нежную часть моего локтя.
— Ты бредишь.
— Нет. — Култи наклонил голову, глядя глаза в глаза, как и тогда, когда я очнулась от сотрясения. — Пойми, я буду ждать тебя столько, сколько потребуется, но надеюсь, ты не попросишь меня ждать дольше конца этого сезона.