Чувство паники заставило мое горло сжаться. Все это было слишком много.
— У меня есть выбор. Я не знаю…
— Ты знаешь, Сал. Вот почему мы ссоримся и миримся. Почему мы всегда будем ссориться и мириться. Ты же сама сказала мне, что ругаешься с теми, кого любишь больше всего, помнишь? Мы с тобой все время ссоримся, понимаешь?
Он убрал свои большие руки от моих бедер, и, прежде чем я успела подумать, что будет дальше, обхватил мои щеки. Затем слегка наклонил мою голову, и за долю секунды мы оказались лицом к лицу, его дыхание коснулось моего лица. Эти удивительные карие глаза были ближе, чем когда-либо.
Потом он поцеловал меня. Неожиданно, ни с того ни с сего, внезапно, как сердечный приступ.
Мечта подростка Сал и мечта двадцати семилетней Сал слились воедино.
Рейнер Култи, мой Немец, мой Пумперникель, прижался губами к моим. Те же самые губы, которые я целовала минимум пятьдесят раз на плакатах, которые когда-то висели у меня на стене. Его рот был теплым и целомудренным, он прижимался губами, целуя, один, два, три, четыре раза. Он поцеловал меня в один уголок рта, потом в другой.
Пресвятая Богородица, я была просто помешана на этих поцелуях в уголки губ.
Я чуть приоткрыла рот и поцеловала его в ответ. Наши поцелуи были скорее с открытыми губами, чем с сжатыми. Пять, шесть, семь, восемь раз он позволил мне прижаться губами к его губам. Он позволил мне ответить на его поцелуй. Девять, десять, одиннадцать раз, прямо под его губами, на подбородке, который зарос щетиной.
Его дыхание вырывалось из груди, когда он отстранился, закрыв глаза и плотно сжав губы.
Мое сердце стучало, стучало и стучало. Не думая об этом, я положила руку ему на грудь и пощупала. Я чувствовала яростную пульсацию под всеми этими мышцами и костями, точно такую же, как и у меня. Возбужденный, мчащийся, бегущий, пытающийся выиграть, как всегда.
Я любила этого мужчину.
Конечно, это делало меня идиоткой, и любовь к нему не обязательно что-то значила, особенно потому, что теперь я не была уверена, что Култи не принимает наркотики, но…
К черту все. Жизнь — это риск. Ты пытаешься брать от нее то, что хочешь, чтобы не иметь сожалений в старости. Иногда ты выигрываешь, а иногда проигрываешь, как бы я это ни ненавидела.
Он впился большими пальцами в мягкое место между моей челюстью и ушами, оставляя еще один сладкий простой поцелуй на моей щеке, который я чувствовала под кожей.
— Еще две игры.
Еще две игры.
Эти слова заставили меня отпрянуть. Что я делаю? Какого черта я делаю на гребаной парковке «Пайперс»?
К счастью, в этот момент он решил отстраниться. Его губы порозовели, глаза остекленели. Его ноздри раздулись, когда он пристально посмотрел на меня.
— Поехали, хорошо? С каждым днем это становится все труднее.
Я кивнула, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение. Возьми себя в руки.
Мы сели в машину, и я потерла лицо руками, прежде чем завести мотор.
Сосредоточиться. Мне нужно сосредоточиться.
Глава 25
В тот вечер, когда мы собирались отправиться на поле перед началом полуфинальной игры, я услышала, как в раздевалке одна из девушек спросила:
— А где тренер Култи?
— Понятия не имею, — ответил ей кто-то.
Я опустила голову и продолжила потягиваться. Кроме Гарднера, я была единственной, кто, вероятно, догадывался, что Култи сидит на трибунах инкогнито. Он принял мудрое решение отказаться от шапочки-бини, которую носил все время, и вместо этого пришел в белой кепке, которую я много лет назад взяла из грузовика моего отца.
В простой футболке, джинсах и кроссовках он выглядел так, что я была уверена — никто его не узнает. Когда мы добрались до стадиона, он, казалось, не переживал о том, что будет сидеть в одиночестве в окружении людей, которые, скорее всего, устроили бы бунт, если бы узнали его.
Немец настоял, и мы взяли его машину с водителем, чтобы приехать на стадион. Он должен был забрать у главных ворот билет, который кто-то купил для него. Как раз перед тем, как я направилась к выходу, он спросил:
—Твои родители будут здесь?
Как будто мой отец когда-нибудь пропустит полуфинальную игру. Ха.
Как только я добралась до раздевалки, Гарднер оглядел девушек.
— Слушайте, быстрая смена основного состава. Сал, ты в деле. Сэнди, ты в запасных, — крикнул он.
Я не пропустила отвратительный стон, который вырвался у другого игрока. Я охренеть как была уверена, что сохранила выражение лица нейтральным — талант, который я переняла у мастера Култи. По правде говоря, моя ярость не остыла, даже немного.
Эти придурки собирались посадить меня на скамью запасных из-за долбаных «политических причин». Конечно, это отстойно для Сэнди, которая теперь не будет играть, но, черт возьми, это не было моей проблемой. За исключением тех двух раз, когда меня сажали на скамейку запасных, и тех несчастных случаев с ребрами и сотрясением мозга, я отыграла все матчи от начала и до конца. Я заслужила свое место. К тому же, я была не единственным форвардом, место которого могла бы занять Сэнди. Я надрывала задницу, чтобы получить то, что имела, как на поле, так и вне его.
К тому же, ей было всего двадцать два. Существовало много вещей, из-за которых я позволяла себе чувствовать вину, но игра в полуфинале не была одной из них.
Я заметила, что Дженни смотрит в мою сторону с другого конца раздевалки, но выражение моего лица по-прежнему не изменилось. Гарднер рассказал нам о некоторых деталях и сценариях, которые он хотел, чтобы мы помнили, когда будем играть против «Нью-Йорк Эрроуз».
Одна мысль затмевала все остальные. Уж лучше я проведу еще дюжину пресс-конференций и перееду в Бразилию, чем буду продана в Нью-Йорк.
Это могут быть даже пресс-конференции вроде той, что я провела в начале сезона.
Что, наконец, заставило меня задуматься после всех этих месяцев… Сиена никогда больше ничего не говорила об этом или о видео, которое планировала смонтировать после той адовой пресс-конференции. Что же с ним случилось? Я побеспокоюсь об этом позже, потому что сейчас моим единственным объектом внимания были «Нью-Йорк Эрроуз» и их тупейший капитан Эмбер.
Я даже не подумала испугаться встречи с ней — со всем остальным, что творилось вокруг меня, это казалось смешным. Даже теперь, когда я наконец вспомнила о ней, мне было все равно. Во всяком случае, это дало мне гораздо больше мотивации вытереть ее плаксивое черное сердце о дерн.
Я могу это сделать.
Я закрыла глаза и расслабилась. У каждого был свой способ психологической подготовки к играм. Что касалось меня, то у меня был дар отвлекаться от ненужного и прояснять голову. Мне не нужна была музыка, чтобы настроиться. Я просто представляла себе нашу игру и успокаивалась.
— Пора, Салли. — Харлоу похлопала меня по локтю.
Я открыла глаза и улыбнулась ей, шлепнув по одной из самых тугих ягодиц в мире, после чего пошла рядом с ней до самого поля.
— Потом расскажешь мне, как ты вернулась, — прошептала она мне на ухо.
Я еще раз шлепнула ее по заднице, но больше потому, что была поражена ее мускулистостью, чем по какой-либо другой причине.
— Магия.
Магия была бы лучшим вариантом для описания того, как прошла игра.
«Полное и тотальное уничтожение» — тоже сработало бы.
С того момента, как мы вышли на поле, я почувствовала его в своих венах и на своей коже. Я бы поклялась, что это было в воздухе. На трибунах было больше народу, чем когда-либо. Дальше по полю шла нью-йоркская команда. Мы еще немного занимались растяжкой, и в последнюю минуту Гарднер вызвал нас для еще одной быстрой ободряющей речи, затем мы вышли на поле.
В течение первых пяти минут Грейс забила гол.
Три минуты спустя диким ударом головы одна из девушек, которая не говорила мне ни слова уже больше месяца, пасовала мне, я подпрыгнула в воздух и, подняв ноги ножницами высоко над головой, выбила дерьмо из мяча. Именно Харлоу неслась ко мне, и сказала, что мяч попал в ворота и заработал очко. Как только я встала, она обхватила руками мои колени и высоко подняла меня, подпрыгивая.
Я все еще была в ее объятиях, когда заметила их в первом ряду. Они стояли на ногах. Кричали. В центре ряда находилась белая кепка на знакомой голове и мужчина в джерси с моим номером рядом. А рядом с этой джерси стояла другая, поменьше и другого цвета. Култи, мои папа и мама.
Вторая волна радости наполнила мою грудь. Я не была уверена, как он это сделал — я определенно понятия не имела, как ему удалось получить эти места, и часть меня не хотела знать. Но они были там вместе. Трое из тех людей, которых я любила больше всего на свете, вели себя так, словно выиграли миллиард долларов.