Так в чём же парадокс? Тот же Ветхий Завет, не говоря уже о Новом Завете, свидетельствует, что никто не праведен перед Богом, никто не нашёл святости, никто не нашёл ни славы Божией, ни вечной жизни — мы все рабы смерти. Но в каждом из нас живёт богач. «А, вот у меня воспитание, я лучше других, красивее кого-то», и так далее. И таким образом, сравнивая себя с другими и сваливая в одну кучу разного рода познания, материальные элементы, деньги, мы начинаем кичиться то одним, то другим. И я бы сказал, что опасней всего интеллектуальные накопления, которые дают нам повод думать, что мы выше наших ближних или по правде выше, чем мы сами были до этого.
Но что перед лицом вечной жизни все наши накопления? Если приходит благодать, то смотри, всё будет истреблено. Перед лицом красоты, которую нам гарантирует Бог, это становится как уродство, которое опустошает. Как опустошает? Той гордостью, что рождает в нас, которая соделывает нас «твёрдолобыми», и уже в такое сердце не входит Божья благодать. И тогда — блаженны нищие духом.
Кто такой нищий духом? Это тот, кого благодать пробудила увидеть, что пусть он самый великий в этом мире или самый малый, но он раб смерти, ничего не имеющий. И со страхом видит он стоящую перед ним смерть и невозможность войти в Царствие Небесное, и что не может достигнуть вечной жизни. И почему же тогда этот блажен? Потому что этот — это дух, который может принять слово от Бога: «Придите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас» (Мф. 11:28). Эти нищие — это люди, которых можно обогатить. А богачи говорят: «У меня уже есть!» — «Грех остаётся на вас» (Ин. 9:41).
Приходит ко Христу один юноша и говорит: «Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» (Мф. 19:16). Ты скажешь, что он нищ духом, то есть ищет, чем бы ему обогатиться, потому что ему чего-то не хватает. Спаситель ему отвечает: «Но ты ведь знаешь заповеди: не делай того, не делай этого…». Юноша Ему отвечает, что всё это он сохранил от юности своей. Это уже богатство, но вот обнаруживается в нём нищета: «Господи, чего ещё мне не хватает?» Нищета. Здесь Христос может открыть ему более высокое слово: «Если хочешь быть совершенен, то продай свои земные богатства». Обратите внимание, каково обетование! — «Богатство и сокровище ты будешь иметь на небесах, так что следуй за мной!» Но он не смог. Не первое богатство стало препятствием, его нравственное богатство, потому что «все это сохранил я от юности моей», это его не обмануло; он чувствовал, что чего-то ему не хватает. Почему? Нравственное накопление привело его к состоянию, приближённому к благодати, когда благодать могла открыться: «ещё чего-то мне не хватает, ещё чего-то…». А вот материальное богатство стало препятствием, и по причине этого богатства он «отошёл с печалью». Он не собирался продать всё, раздать нищим и последовать за теми двенадцатью «оборванцами», которые пошли за Христом, и получить за это небесное богатство. И Спаситель с печалью говорит: «Как трудно спастись богачам!»
И снова хочу привлечь ваше внимание: мы все интеллигентные люди, и интеллектуальное богатство рискует сделать нас ещё хуже. Но существует ещё и благодать Божья. Когда удивлённые Апостолы спросили: «А кто же сможет спастись?», Христос ответил: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19:26). И на эту возможность уповает наша немощь, а нашу немощь мы можем выразить только в молитве: «Господи, помилуй! Господи, покажи мне путь, не остави меня!» И тогда, если я хоть немного отдаю себе отчёт в своей истинной нищете в сравнении с духовными богатствами, тогда это «Господи!» станет сильнейшим криком, который приклонит ухо Божие. И вот обетование: «Твоё уже Царствие Небесное» — ещё потенциально, скажу я сейчас, но уже — «Царствие Небесное».
Почему я говорю потенциально, и почему я говорю уже? Потому что смотри: путь уже начался. Что делает нищий, когда видит, что чего-то лишён? Что говорит Стихира нашей Церкви? «Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь: просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя». И тогда начинается сильная молитва, молитва со слезами, в которой наши стенания, подобно крику шёпота того разбойника на кресте, склоняет ухо Божие к утешению, и тайное утешение рождается в нашей душе. Не в этом ли второе блаженство?
Блаженны плачущие, яко тии утешатся. И вот мы достигли другой ступени, потому что начали обретать тайное утешение, но утешение всё более и более ощутимое, которое ведёт к желанию, какое было у Петра на Горе Преображения: «Хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии» (Мф. 17:4). Ты уже не хочешь возвращаться ко всему мирскому, а хочешь остаться в благодати Божией, взращивать впредь всё божественное.
В этот момент многие души, проходя через этот этап, оставляют мир, становятся монахами и монахинями, пустынниками и удаляются от мира. Не всем это нужно, не все призваны к этому; но один путь мы все должны пройти — отвержение этого мира. Тогда тебя уже не интересует ни этот мир, ни получение человеческих почестей, потому что все умирают — и я умру; тебя не огорчают получаемые от людей уязвления или унижения, потому что и они умирают — и я умру. Но что Бог думает обо мне? Каким Бог видит меня? А как я могу достигнуть того божественного состояния? Оставайся непреклонным и в славе, и в поругании, подобно как Христос был непреклонен, когда воскрешал Лазаря от мёртвых или когда был оплёван перед Своим восхождением на Крест. Святой Иоанн Лествичник показывает, что это состояние, когда ты непреклонен и в славе, и в поругании, страстотерпцы называли кротостью: «Кротость есть неизменное устроение ума, которое и в чести и в бесчестии пребывает одинаковым» (Лествица 24:2).
Итак, мы достигли третьего Блаженства: «Блаженны кротцыи, яко тии наследят землю», — говорит Спаситель. Что за землю, какую землю? Мы видим, что люди зверски истребляют друг друга, чтобы наследовать землю, чтобы наследовать как можно больше земли, чтобы обладать, чтобы господствовать, чтобы царствовать. А нам заповедует Спаситель быть кроткими. Что касается этой земли, не знаю, что будет с ней; но вижу одну вещь: насильники, «мужи кровей» не наследуют её, а будут истреблять друг друга, пока не наступят дни, которые Бог сократит, потому что ни одна плоть уже не сможет спастись, если Бог не сократит их. А понятие земли мы можем разуметь двумя путями: земля, которой являюсь я сам, земля, и я наследую сам себя, т. е. становлюсь обладателем этой земли, которая есть я сам; и можем понимать, что это земля обетования, которая является одним из названий Царства Небесного. Мы называем Христа «Землёй живых», это одно из названий Христа, и в любом случае эту Землю мы наследуем.
Христос говорит: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Мф. 6:33). Кротостью мы наследуем «землю», вечную землю, где, по словам Святого Петра «царствует правда» (см. 2 Пет. 3:13). А в чём же правда Божия? Правда Божия: сначала мы видим Христа, распятого на Кресте за наши грехи — так это ли правда? Это и есть правда Божия? И видя это, переживая это, я вспоминаю слова отца Софрония: «Я был поражён образом Христа, который спустя пять тысяч лет после падения Адама восходит на Голгофу, чтобы разорвать рукописание, „написанное против нас“». И Он разорвал его. Красота правды Божией настолько сильно опьяняет человека, что подобно тому, как Сын Божий предал себя, человек сам хочет предаться даже до смерти, если может, если благодать даёт ему силы, как дала Мученикам.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся, потому что, воистину, правда насыщает. Человеческая правда «глаз за глаз и зуб за зуб» не обогащает, не насыщает. А правда Божия, воистину, наполняет тебя. И, будучи наполненным, видя себя исполненным и видя уже перед собой что-то из тайн Царства, понимаешь из окружающей жизни, что не все знают эту правду. И когда кто-то клевещет на тебя — так, как было с пророком Давидом, когда один человек проклинал его, то царь Давид сказал своим слугам, которые хотели убить этого человека за проклятия в адрес царя: «Оставьте, если Бог положил в сердце его проклинать меня, то пусть проклинает меня» (см. 2 Цар. 16:11,12). Вот так тот, кто исполнился правды Божией, начинает жалеть о своих ближних, которые ещё не познали этой сладости, этой славы. Он исполняется милости к тем, кто не познали того, что было дано познать ему. И, исполнившись милости, подобно Давиду и многим святым, он будет изливать милость там, где сам будет атакован насилием и ненавистью человеческой злобы.