Мы вели тяжелую трудовую жизнь, почти без всяких радостей. Рео решил, что печь хлеб — потеря времени, и у нас не было хлеба. Нашей главной пищей были копченая рыба и таро. Однажды кто-то принес нам цыпленка, я зажарила его и. положила в нашу кладовку, но* в нее забралась собака и стащила мясо. А еще раз я открыла нашу единственную банку с закусками, потому что к нам обещал прийти на обед капитан торговой шхуны, по настал час отлива, и он отплыл. У нас у обоих были приступы малярии. Чтобы избежать назойливого и неприличного клянченья сигарет детьми, я решила не курить. Рео курил трубку. Лишь ночами, когда деревня засыпала, я выкуривала сигарету и чувствовала себя при этом провинившейся школьницей. Когда наши походные кровати сломались, мы должны были заменить их “новогвинейскими”— рулонами тяжелой ткани, через которые продеваются колья. Внизу колья скрепляются поперечными планами. Эти кровати обязательно провисают, и вы чувствуете себя спящими в глухом мешке.
Но мы наслаждались нашей работой, и Рео начал совершенствовать то, что я впоследствии назову методом анализа событий, — метод организации наблюдений вокруг главных в деревне. Дружеское соперничество между нами, относящееся к постановке проблем и выбору методов, скрашивало то, что обычно называют монотонной рутиной трудового дня. Современного туриста лагуны привлекают своей тропической красотой, мы же относились к ним, как местные жители. Риф несет в себе постоянную угрозу. Отдаленные горы на большом острове выглядят мрачными и враждебными и потому, что они населены духами и призраками, в существование которых верят, и потому, что там живут злые люди. Деревня по ночам не была местом для танцев. и песен, как на Самоа, или же местом, где рыскают колдуны, как на Добу. Она была местом, где мстительные духи, хранители нравственности, карали грешников, а семейства сводили счеты друг с другом. Девушки вечерами сидели взаперти. Каноэ, наполненные юношами и молодыми мужчинами, чей брак все еще не был устроен из-за сложных экономических расчетов, бесцельно” сновали вокруг деревни, молодежь била в гонги или же строила планы бегства на работы к белым людям.
Рео, научивший Поканау диктовать содержание спиритических ночных сеансов, сосредоточился на обработке текстов этих записей. Он записывал все, не пользуясь стенографией, и двадцать пять лет спустя, познакомившись с моим методом записи па пиджин-инглиш прямо на машинку, Поканау кричал в энтузиазме: “Это куда лучше, чем перо Моэйана”; “Теперь я все занесу на бумагу”. Это “все” означало просто невероятное число повторений, которое сломило бы даже неутомимое усердие Рео, если бы ему пришлось записывать их все и при этом обычным письмом.
Не имея никакой возможности убедиться в точности описания событий, отстоящих от настоящего даже на небольшие временные интервалы, мы не углублялись в далекое прошлое. Когда я вернулась па Манус в 1953 году, я проверила все — положение зданий и характер экономических отношений в 1928 году. Оказалось, что воспоминание о них было совершенно точным. Мне стало ясно тогда, что сбор сведений о событиях двадцатипятилетней давности, включение исторического материала в исследование не несет в себе никакой опасности обращения к недостоверному. Но если ваша экспедиция длится недолго, то у вас нет никакой возможности проверить точность рассказов о событиях, случившихся в прошлом, у народов, не имеющих письменности.
В 1953 году манус и я хорошо помнили о нашем пребывании в этой деревне. Они помнили, как Моэйан зашил большую рану на колене Нгалеана; как мы наняли маленькую шхуну Мастера Крамера и поплыли на ней па острова Лоу и Балуан; как жители Лоу хотели заставить нас спать в жалкой, дырявой хижине; как мальчишки, взятые нами с собою, вернулись с Балуана, распевая неприличные песни, с непристойным ликованием. Для новогвинейских детей вообще характерна навязчивая привычка подхватывать какой-нибудь случайный момент или событие и увековечивать его в песне. В 1953 году даже самые маленькие мальчики, завидев меня, начинали распевать: “Aua nat e jo um е jo lau we”? (“Мои маленькие, скажите, где мой дом?”). Этот вопрос я им однажды задала, может быть сопроводив его какой-нибудь особой интонацией.
Наши работы хорошо продвигались вперед. К июню 1929 года, после нашего шестимесячного пребывания на Манусе, мы имели все основания быть довольными собранными материалами. Народ манус тогда, как и сейчас, занимался рыбной ловлей. Их жизнь состояла из месячных циклов: время ожидания того, когда рыба пройдет через рифы в лагуну, и период интенсивной деятельности — ловли и доставки улова. Ритм их жизни отличался от ритма жизни сельскохозяйственных народов. Для последних важно (Планирование всего годового цикла — от посева до урожая и от урожая через “голодный период”, когда возникает желание пустить в пищу запас семян.
Мы видели смерть, а без этого нельзя считать, что ты достаточно хорошо понимаешь какой-нибудь народ. Манувай, наш очаровательный, очень тщеславный и молодой кок, прошел через пышный церемониальный ритуал протыкания мочек ушей. Китени, молодая девушка, достигла половой зрелости и была отправлена на месячное уединение с группой других молодых девушек — так отмечается это великое событие. Из своего месячного отсутствия в качестве сувенира, как у нас дебютантки приносят фотографии своего первого выхода в свет, она принесла красивую композицию из скелетов тех рыб, которые были пойманы для нее и ее подруг. Мы анализировали и регистрировали бесчисленные сделки в собачьих зубах и ракушечных деньгах, и люди стали говорить: “Теперь мы не должны больше ругаться, а то Пийан все это запишет”. Моя способность записывать была главной причиной того, почему после нескольких больших пиров они стали с нетерпением ожидать католическую миссию: у нее они смогли бы научиться сами вести письменные счета.
Я собрала массу материалов, главной частью которых были рисунки детей — тридцать пять тысяч, ибо, когда я обнаружила вопреки всем ожиданиям, что “примитивные дети” не проявляют ни малейшего следа естественного анимизма наших детей 43, рисующих на луне человека, а дома с лицами, я столкнулась с необходимостью собрать очень большое количество материала. Это “дна из проблем полевой работы. Коль скоро исследователь ищет что-то фактическое — скажем, решает вопрос, есть ли у данного народа специальные церемонии, отмечающие наступление полового созревания у девушки, — ему нужно всего лишь увидеть и зарегистрировать одну из таких церемоний в ее мельчайших деталях. Это дает ему право утверждать, что у этого народа такая церемония есть, и не только утверждать, по и описать, что люди делают во время ее. Конечно, здесь может быть масса вариаций, зависящих от тысячи разных обстоятельств: богат ли отец девушки или беден, есть ли у нее сестры, старшая ли она дочь, или же, как у манус, сколько у нее теток, ибо все они должны присутствовать во время этой церемонии, когда девушку окунают в море. Но коль скоро он зарегистрировал одну такую церемонию, ее многочисленные детали и вариации легко могут быть объяснены на основе знания других элементов культуры.,
Сопоставимым примером оказывается какой-нибудь отчет о церемонии выпуска в колледже, скажем, в 1970 году, когда студенчество было возбуждено и нервозно. Если известна общая форма таких церемоний — академические шапочки и мантии, торжественная музыка, почетные степени, велеречивый оратор этого дня, длинная процессия студентов, шествующих за своими дипломами, родственники, выскакивающие из толпы, чтобы сфотографировать своего, сына или дочь, тогда характерные особенности акта этого года легко укладываются в известную схему. Откажутся ли студенты носить шапочки и мантии, откажутся ли поэтому преподаватели присутствовать па церемонии, согласятся ли скрепя сердце студенты надеть эти ненавистные шапочки и мантии, пройдет ли, наконец, слух, что все выпускники выйдут на акт голыми, покрыв себя только мантиями, — все это может считаться серьезными модификациями принятого обычая. Безразлично при этом, пропоют ли или не пропоют студенты Gaudeamus, исполнят ли они его сквозь зубы,— традиционная церемония останется частью всех этих событий. Вот почему легко изучать формы поведения активного, конкретного и связанного с событиями, которые можно сфотографировать или записать на магнитофон. События такого рода могут быть сфотографированы и записаны на магнитофон даже и без присутствия антрополога.