В противовес западной концепции подражания Христу, предопределившей состояние современного сознания, восточная Церковь исповедует идею слияния с Христом через обожение человека. Являющееся центральным понятием православной аскетики обожение, или теозис, представляет собою по существу единственно возможную адекватную реакцию человека на факт вочеловечивания Бога, что подчеркнуто в классической формуле святого Афанасия Великого: «Бог вочеловечился, чтобы человек обожился». В обожении осуществляется сверхмыслимое, таинственное соединение непостижимой нетварной природы Бога с тварной природой человека, что приводит уже не к изображению божественной природы в человеке через подражание, но к преображению Богом человеческой природы через соединение. Это противостояние концепций подражания Христу и обожения представляет собой лишь внешнее проявление более глубинного противостояния изначальных интуиций, по-разному воспринимающих факт религиозного опыта. Религия как связь (religare) человека с Богом может ощущаться или как художественная данность, осуществляющая связь через подражание, или же как аскетическая данность, осуществляющая связь через соединение. Таким образом, в самом схематическом и упрощенном виде единый акт веры может быть явлен или в формах художественной реализации — таков путь западной Церкви, или же в формах аскетической реализации — таков путь восточной Церкви, в результате чего богопознание и аскетика превращаются на Западе в художественный факт, в то время как на Востоке мирообустройство и все виды художественной деятельности превращаются в аскетический факт.
В современном мире почти что полностью возобладал западный вариант реализации христианской идеи. Ведь если даже в православной дореволюционной России книга Фомы Кемпийского «О подражании Христу» переиздавалась более пятнадцати раз, то что можно сказать о странах католической или протестантской ориентации, породивших саму идею подражания Христу? С точки зрения современных западных конфессий, концепция обожения представляет собой вредное еретическое заблуждение: с точки зрения просвещенного позитивного разума, идея соединения человека с Богом оценивается как дикая, варварская фантазия, как плод темного безграмотного религиозного чувства. Воспитанное на этих воззрениях современное сознание уже не в состоянии воспринять идею обожения во всей ее актуальности, оно попросту не может представить, что обожение есть реальный факт, реально переживаемый человеком в процессе православного аскетического подвига. Однако тот, кто не принимает реальности обожения, навсегда закрывает перед собой путь к постижению древнерусского богослужебного пения, ибо пение это есть не что иное, как только средство, предназначенное для достижения состояния обоженности. Вот почему современное сознание в своем нынешнем состоянии изначально не способно к познанию древнерусского богослужебного пения, и для того, чтобы обрести эту способность, ему необходимо измениться, отказаться от привычных устоев и принципов, выйти за очерченные ранее границы и постараться перейти от художественной интуиции к интуиции аскетической. Только подобным изменением сознания может быть положено начало истинного постижения древнерусского богослужебного пения, представляющего собой православную аскетическую дисциплину.
Таинственное соединение тварной человеческой природы с непостижимой, нетварной божественной природой, составляющее сущность обожения, требует от человека выхода не только за пределы собственного естества, но и за пределы тварного бытия. Это исхождение из тварного в нетварное, определяемое в текстах Ареопагитик термином «экстаз», достигается длительным приуготовлением и тщательным очищением всего человеческого существа, сближающегося с Богом. Собственно, в этом приуготовлении и заключается суть аскетики вообще и богослужебного пения в частности. Экстатическое исхождение из себя навстречу Богу, так же, как и подготовка к этому акту, не может быть сведена лишь к интеллектуальному, нравственному или физическому усилию, но требует усилия всего человеческого существа, задействования всех его уровней и возможностей. Вот почему аскетика может быть определена как процесс, приводящий все силы и уровни человеческого существа в такой порядок, при котором возникают реальные предпосылки для соединения человека с Богом. Это определение с полным правом может быть распространено и на древнерусское богослужебное пение. Но если согласиться с тем, что богослужебное пение есть процесс, упорядочивающий деятельность всех уровней, образующих человеческую природу, то придется признать, что строение человека со всей необходимостью должно предопределять природу богослужебного пения и обусловливать его строение. А это значит, что ключ к уразумению природы древнерусского богослужебного пения заключается в знании строения человека.