Разумеется, в регионе есть фирмы, руководимые профессиональными менеджерами, но все они контролируются европейскими, японскими и американскими инвесторами или принадлежат государству. Правительства Малайзии, Тайваня и даже Сингапура полагаются на государственную собственность для того, чтобы закрепить за правящей этнической группой определенную долю экономических ресурсов. В результате огосударствления и последующей приватизации некоторых отраслей тяжелой промышленности, проведенных в Малайзии, в выигрыше оказалась именно малайская элита. На Тайване государственные предприятия контролируются китайцами, в 1949 году перебравшимися на остров с материка, в то время как большая часть частного сектора принадлежит местным предпринимателям. В Сингапуре государственными предприятиями также управляет местное чиновничество, в то время как основная доля частного сектора находится в руках зарубежных инвесторов.
Семейные и земляческие связи столь же заметно влияют на взаимоотношения между предприятиями. Причем научная литература, посвященная этому чрезвычайно важному аспекту жизни китайской диаспоры в Юго-Восточной Азии, практически отсутствует.3 Поскольку указанные взаимоотношения носят неформальный характер и нередко поддерживаются во враждебном окружении, подробное их изучение пока не представляется возможным.
В тех местах, где подобные связи еще не сложились, китайские бизнесмены прилагают немалые труды и тратят значительное время на их формирование. Общеизвестно, что американские и европейские предприниматели, занимающиеся бизнесом в Китае, теснейшим образом сотрудничают с адвокатами, стараясь с помощью писаных контрактов предусмотреть все возможные случайности. Их китайские коллеги, напротив, готовы посвятить целые годы обхаживанию иностранцев, которое подготовило бы их к деловому взаимодействию, как формальному, так и неформальному.
В описанных выше взаимоотношениях бизнеса и власти встречаются различные вариации. Однако в основе всех разновидностей лежит одно и то же: стремление обеспечить безопасность и стабильность в условиях, где правовой порядок отсутствует, а правительства активно вмешиваются в экономические процессы. В данном смысле показателен такой, например, факт: более 80 процентов прямых иностранных инвестиций, поступивших в Китай на ранних этапах реформ, имели гонконгское происхождение и направлялись в провинцию Гуандун, откуда происходят многие гонконгские бизнесмены.
Даже к 1997 году, когда правовая система прибрежной зоны Китая значительно окрепла и начала играть конструктивную роль в развитии бизнеса, прямые иностранные инвестиции из Европы и Северной Америки составляли всего 8,4 млрд. долларов США. При этом только Гонконг инвестировал в китайскую экономику 21,55 млрд. долларов. Тайваньские вложения официально составляли 3,3 млрд., но на деле были значительно выше, а маленький Сингапур затратил на эти цели 2,61 млрд.4
Фирмы, которыми владеют китайцы, всегда умели ориентироваться в мире, где официальные контракты не обязательны. Они устанавливали рабочие отношения с местными правительствами и в случае необходимости обращались к ним за помощью. Тесные связи, по меньшей мере, ограждали их от избыточного вмешательства власти в дела предприятия. С другой стороны, американцы и европейцы, не пользовавшиеся благами подобных отношений, прибегали к помощи несовершенной правовой системы.
В тех местах, где персональные связи между чиновниками и предпринимателями основывались на семейных или квази — семейных отношениях (общая школа или общая малая родина), компетенция правительства и компетенция бизнеса смешивались друг с другом. Выпускники Токийского университета воспринимают как должное тот факт, что по завершении учебы им достанутся высокие посты в ключевых экономических министерствах, а после довольно раннего выхода на пенсию — привлекательные места в компаниях, деятельность которых они некогда регулировали. Высокопоставленные корейские чиновники столь же легко пересаживаются в кресла крупных корпораций.
В Малайзии национальное правительство затратило немалые усилия на создание местной элиты миллионеров; ради данной цели использовались государственные инвестиции и лицензии. Как отмечалось выше, со стороны этой элиты ожидалось активное финансирование местных политиков. Тайские политические деятели, среди которых много бывших военных, заседают в советах государственных и частных компаний. И такие отношения совершенно не утаиваются. По крайней мере, элита воспринимает их в качестве нормального способа ведения бизнеса.
Там, где политическая верхушка и бизнес разделены по этническим линиям, в основе взаимоотношений предпринимателей с властью оказывается обмен денег на государственную поддержку. Но при этом и общественность, и сами действующие лица считают подобные трансакции противозаконными.
Описанный выше способ ведения дел прекрасно служил Азии более тридцати лет. Для того чтобы расти и развиваться, Восточной и Юго-Восточной Азии не пришлось дожидаться оформления системы коммерческого права. В большинстве стран региона инвестиции составляли весьма значительную долю ВВП и, за небольшими исключениями, использовались довольно эффективно даже по международным стандартам. Высокий уровень капиталовложений невозможно было бы обеспечить в том случае, если бы инвесторы боялись потерять свои деньги. Не чувствуя себя в безопасности, азиатские инвесторы, подобно своим партнерам в Латинской Америке, переводили бы средства в Нью-Йорк или Цюрих, а экономический рост был бы гораздо медленнее. Они также стремились бы к извлечению прибыли в максимально короткий срок, а долгосрочные вложения, крайне важные для устойчивого развития, игнорировались бы. Но вместо этого они оставляли деньги в регионе, вкладывая их в предприятия и инфраструктуру.
Вместе с тем справедливо и то, что подобный деловой стиль не всегда создавал институты, способные устоять в периоды кризиса. И главной проблемой здесь были отнюдь не личные связи, скрепляющие бизнес-сообщество. Отдельные компании могли, конечно, рушиться из-за некомпетентности наследников или из-за того, что давние персональные обязательства не позволяли им избавиться от невыгодных поставщиков, но в таких случаях их место просто занимали другие. Угроза экономике таилась в природе взаимоотношений, связывающих бизнес и государственные институты.
Поскольку альянс правительств и предпринимателей был чрезвычайно тесным, бизнесмены ничуть не сомневались в том, что в случае затруднений власть придет им на помощь. Учитывая склонность правящих в регионе режимов постоянно вмешиваться в экономику, деловое сообщество полагалось на готовность государственных институтов поддержать в случае необходимости бизнес в целом или отдельные предприятия и фирмы в частности. Предполагалось, что правительствам просто придется вмешаться, поскольку речь будет идти об их друзьях и сторонниках. Местные предприниматели, таким образом, считали себя вправе применять весьма рискованные стратегии инвестирования. Позитивная сторона данного явления состояла в том, что оно обусловливало высокий уровень инвестиций и успех многих крупных проектов. А негативным моментом оказывалась чрезмерная степень риска, порой угрожавшая экономической системе в целом.
Именно этот аспект взаимоотношений правительства и бизнеса вышел на первый план во время финансового кризиса 1997 года. Финансовые институты оказались тогда особенно уязвимы. Многие азиатские банки традиционно находятся в руках государства, что заставляло верить в способность власти «вытащить» их из любых затруднений. Что же касается частных финансовых организаций, в первую очередь в Таиланде и Индонезии, то они контролировались видными политиками и потому также рассчитывали на административную поддержку. И действительно, в Таиланде, Малайзии и Индонезии правительства активно пытались помочь таким институтам.
3
Исключением можно считать раннюю работу Уильяма Скиннера о китайской диаспоре в Таиланде:
4
State Statistical Bureau.