Хреппы, тинги, годорды — все это по своему характеру институты родового общества, и они совсем не похожи на государственные институты, которые в ту эпоху складывались повсюду в Скандинавии. Государство возникало там в результате перерастания власти военного вождя — «конунга» — в королевскую власть. Но в Исландии военный вождь был не нужен, и там этого не произошло. В Исландии не было никакой центральной исполнительной власти, никакой военной силы, противопоставленной народу, ни чиновничества, ни канцелярий, ни полиции, ни тюрем. Вполне возможно, что, как утверждают древнеисландские источники, притеснения со стороны Харальда Прекрасноволосого, короля, объединившего Норвегию, были причиной переселения из Норвегии в Исландию многих первопоселенцев. В таком случае история исландского народа началась с бегства от государства.
Но все это не значит, что в Исландии эпохи «народовластия» не было порядка и законности. «У них нет другого короля, кроме закона», — сказал об исландцах Адам Бременский, немецкий историк XI в. В Исландии не было органа, который следил бы за выполнением решений альтинга. Оно было делом самих истцов или любого, кто брал на себя их выполнение. Но именно поэтому законы, действовавшие в древнеисландском обществе, были исключительно обстоятельны как в отношении предусматриваемых преступлений и наказаний, так и в отношении самой судебной процедуры. В древнеисландских памятниках встречается множество юридических терминов, выражающих настолько частные или своеобразные понятия, что их совершенно невозможно перевести ни на какой современный язык. Обстоятельность древнеисландских законов подчас граничит, с современной точки зрения, с формализмом. Но этот юридический формализм — тоже своеобразный пережиток родового строя и характерной для этого строя тенденции к мелочной обрядовой регламентации. Он не имеет ничего общего с формализмом государственных канцелярий. Понятия «закон» и «общество» для исландца той эпохи совпадали. Для обозначения исландского общества как целого не было другого слова, кроме того, которое значило одновременно и «закон», и «общество», тогда как для обозначения норвежского или любого другого общества, в котором существовало государство, употреблялось слово, которое одновременно значило и «государство», и «насилие».
Тем не менее, как это ни странно, исландское «народовластие» с самого начала несомненно не было родовым обществом. Старые институты, попав в новые условия, претерпели существенные изменения, и дальнейшая их история показывает, как далеко старые институты могут отойти от того, чем они первоначально были. Родовые связи были порваны еще при заселении Исландии. Уже из рассказа об Ингольве очевидно, что в Исландии с самого ее заселения существовало индивидуальное хозяйство. Частная собственность на землю господствовала. Это видно, например, из того, что названия жилья образовывались от имен отдельных людей. Во владении общины оставались только более отдаленные выгоны, леса и воды. Имущественное неравенство было уже довольно значительным. Очевидно также, что индивидуум выделился из родового коллектива не только хозяйственно, но и, так оказать, идеологически. Ни от какой другой древней эпохи — не говоря уже о бесписьменных эпохах — не сохранилось такого огромного множества сведений об отдельных людях, как от эпохи исландского «народовластия», два первых века которой были бесписьменными. Одних первопоселенцев известно около четырехсот. Именные указатели к «сагам об исландцах» — произведениям, в которых речь идет об исландцах века саг, — насчитывают около семи тысяч имен. При этом многие из тех, о ком говорится в этих сагах, — это несомненно яркие и сложные индивидуальности, как например знаменитый скальд Эгиль Скаллагримссон, жизнь которого рассказывается в одной из этих саг.
В век саг культура в Исландии была едина, не только в том смысле, что она была одинакова для всего общества, но также и в том смысле, что исландцы сознавали себя единым народом, называли себя «исландцами» и противопоставляли себя другим народам, в частности — своим ближайшим родичам — норвежцам. Основной причиной того, что исландский народ осознавал свое единство, был, по-видимому, альтинг. На него приезжали рядовые бонды и хёвдинги, иноземные купцы и посланцы иностранных правителей, оружейники и швецы, пивовары и фокусники, бездомные бродяги и, как говорится в сагах, «все самые умные люди страны». В общей сложности собиралось несколько тысяч человек. На альтинг приезжали, чтобы добиться правды и справедливости, обменяться новостями, обсудить текущие события или просто — на людей посмотреть и себя показать. На альтинг собирались, как на всенародный праздник. На нем знакомились, заключали торговые сделки и браки, учились законам и судебной процедуре, состязались в играх, слушали рассказы о путешествиях в дальние страны, рассказывали саги, исполняли стихи. Альтинг считают колыбелью исландской литературы и сравнивают его роль в жизни исландского общества с ролью столичного города, в котором сосредоточена культурная жизнь страны и расцвет которого обусловливает расцвет культуры народа. Следовательно, альтинг подразумевает гораздо большую централизацию культуры, чем та, которая возможна в родовом обществе. В истории бесписьменных обществ он, конечно, нечто совершенно беспримерное.