В результате пуристического словотворчества в исландском языке оказалось очень много слов с живой внутренней формой, т. е. слов такого же типа, как древнеисландские dvergmál «эхо» (буквально «речь карликов», так как dvergr «карлик», a mál «речь», позднее bergmál, буквально «речь скал», так как berg «скала») или vind-auga «окно», позднее «отдушина» (буквально «глаз ветра», так как vindr «ветер», auga «глаз»). В языке художественной литературы и особенно поэзии такие слова, конечно, большое преимущество, так как они сами по себе художественный образ. Но в языке науки и техники наличие слов с живой внутренней формой, в сущности, едва ли преимущество: научные и технические термины выполняют свою функцию, а именно — обозначают определенные понятия, совершенно так же, если они не имеют живой внутренней формы, не говоря уже о том, что внутренняя форма общеупотребительного термина, как правило, вообще не замечается говорящим, а в ряде случаев и не может быть реализована как образ (сравни, например, rafstöð «электростанция», где raf «янтарь», a stöð «станция»). Пожалуй нельзя сказать и того, что живая внутренняя форма всегда делает термин понятным. Термин ýðir «карбюратор» (от úða «моросить») едва ли будет понятен тому, кто не знает, что такое карбюратор. Тем не менее значение пуристического словотворчества в области науки и техники очень велико. Благодаря нему для языка науки и техники и вообще для языка интеллигенции не характерны иноязычные заимствования, т. е. слова, вне данной стилистической сферы не встречающиеся и в древнем языке отсутствовавшие. По своей структуре и по своим элементам пуристические новообразования близки к языку народа, к языку литературы и поэзии, к древнему языку. Таким образом, благодаря пуристическому словотворчеству в исландском языке нет разрыва между языком науки и техники и языком литературы, языком интеллигенции и языком народа, современным и древним языком.
Близость пуристических терминов науки и техники к языку художественной литературы и поэзии сказывается, в частности, в том, что многие из этих терминов были созданы известными писателями и поэтами. Знаменитый исландский поэт романтик Йоунас Хатльгримссон создал слово ljósvaki «эфир» (ljós «свет», vaka «струиться»), известный писатель и ученый Сигурд Нордаль — слово útvarp «радио» (út «наружу», varp «бросанье») и многие другие, Халлдор Лакснесс — слово stéttvís «классово сознательный» (stétt «класс», vís «мудрый», сравни þefvís «с тонким обонянием» и т. п.), samyrkjubú «колхоз» (sam- «вместе», yrkja «обрабатывать», bú «хозяйство») и т. д. О многих других представителях исландской интеллигенции известно, что они создали то или иное слово. Например, слово landhelgi «территориальные воды» (land «земля», nelgi «неприкосновенность») создал один служащий министерства иностранных дел, слово róttækur «радикальный» (rót «корень», taka «брать») и много других — один школьный учитель, слово fúkalyf «антибиотик» (fúki «плесень», lyf «лекарство») — один врач и т. д.
Но, конечно, далеко не всякое новообразование, случайно возникшее в речи или сознательно придуманное, становилось полноценным словом исландского языка. Многие из них были эфемеридами. Нередко конкурировало несколько слов, из которых в конце концов выживало одно. Известно, например, что телефон обозначался словами hljóðberi (hljóð «звук», bera «нести»), hljóðþráður (þráður «нить»), hljómþráður (hljómur «звучанье»), talþráður (tal «речь»), frettaþráður (frett «известие»), málþráður (mal «речь»), sími («нить»), из которых выжило только последнее. Кроме того, сложные слова возникали не только как термины, но и как обозначения, вне данной ситуации непонятные и ненужные. Например, когда однажды сильный ветер в Рейкьявике сорвал с крыш несколько железных листов и крутил их в воздухе, в газете появилось сообщение об этом под заголовком: «Листовьюга (plötufok, от plata «лист, плита», fok «вьюга») на улицах города». Сложные слова в исландском языке так же легко образуются и могут быть так же эфемерны, как словосочетания в других языках.
Исландский пуризм обеспечил прочную связь с языком древней литературы и с самой этой литературой. Но любопытно, что, по-видимому, именно он обусловливает известное осовременивание архаичных явлений в сознании исландцев, в частности — тенденцию к модернизации древней литературы. Связь современного исландского языка с древним настолько сильна, что в сознании исландцев нередко как бы сглажено различие между архаичными и современными явлениями. Исландский парламент (alþing или alþingi) называется тем же словом, что и древнеисландское вече (alþingi). Он, конечно, совершенно непохож на древнеисландское вече. Между тем для исландца современный парламент и древнее вече — это то же самое. Исландцы поэтому обычно называют свой парламент «древнейшим парламентом Европы», полагая, что их вече было тоже «парламентом». Называя одним и тем же словом древнего скальда (skáld) и современного поэта, древнюю сагу (saga) и современный роман (skáldsaga, т. е. «сага, сочиненная скальдом»), исландцы склонны игнорировать различие между соответствующими явлениями и приписывать архаичному явлению свойства современного. Исландский диктор, вероятно, склонен считать, что жрец, обязанностью которого в дописьменное время было произносить священные тексты и который назывался тоже þulur, был просто напросто диктором.