Недаром скальдические хвалебные песни давно оценены как наиболее надежный исторический источник и в значительной мере именно потому и сохранились, что уже в XIII в. цитировались в исторических произведениях. Содержанием их могли быть только невымышленные факты, так как возможность говорить в поэзии о сознательно вымышленном была вообще неизвестна. Понятий «художественный вымысел» и «художественная правда» не существовало. Невозможно было ни обобщить сознательно действительность в художественный вымысел, ни искать художественной правды в вымысле. В отношении поэзии речь могла идти только о «правде» и «лжи» в самом прямом смысле, и поэтому граница между ними была абсолютно четкой. Отношение автора к содержанию его стихов было как бы совершенно пассивным: он не мог ни прибавить чего-нибудь к фактам, ни отнять от них. Его творчество было поэтому направлено в основном на форму.
Все это еще более очевидно в строфах к случаю, или отдельных строфах, которые составляют не менее важную часть скальдической поэзии, чем хвалебные песни. У скальдических отдельных строф содержание значительно разнообразней, чем у скальдических хвалебных песен. В них может идти речь не только о беге кораблей, потоках крови и пожирании трупов волками и воронами, но также и о встрече в пути, торговой сделке, украденной застежке, свидании с женщиной, чистке овечьего загона от навоза, праве на наследование имущества, вареной колбасе и т. д. и т. п. Однако и в отдельной строфе содержание, если его, устранив кеннинги, изложить в прозе, оказывается крайне скудным и сводится к констатации каких-то невымышленных фактов, которые сообщаются как объяснение причины поступка, предупреждение, совет, угроза, похвальба или просто как информация. При этом сообщаются имена конкретных людей, названия конкретных местностей, даже цифры. Ничего «поэтического» в современном смысле в содержании отдельной строфы, как правило, нет. Оно обычно настолько отрывочно, случайно, индивидуально и конкретно, что без сопровождающего прозаического текста так же непонятно, как могут быть непонятными перехваченное чужое письмо или подслушанный разговор. Крайне условная форма сочетается с содержанием, свободным от каких-либо литературных условностей и потому не говорящим ничего современному читателю. Никакого художественного обобщения, никакой типизации, никакого художественного вымысла в скальдических отдельных строфах не бывает. Вот суть некоторых из них, выбранных наугад: «Я отнял когда-то землю у Стейнара своим решением, я думал, что это будет к лучшему для Торгейра, но он обманул меня, он мне обещал, что будет все по-хорошему, но не мог удержаться от плохого поступка, и это меня удивляет»; «Бери эту марку, а то не получишь ничего»; «Меня вырвало на голову Армода»; «Я убил Торгрима, Лодина, Торкеля, Торда и Фальгейра».
С точки зрения наших, современных представлений о «поэтическом» может показаться, что именно преобладание индивидуального и конкретного в содержания, его необщий характер, и особенно в тех строфах, где речь идет о личной жизни автора, его отношении к какой-то определенной женщине и т. п., приближают скальдическую поэзию к современной лирике, в которой отсутствие общих мест и конкретность ситуации может быть сознательным художественным приемом. Но это, конечно, иллюзия. «Необщее» в лирике нового времени — это результат преодоления уже достигнутого «общего». Предпосылка этого «необщего» — уже выработанные лирические общие места и типические лирические ситуации, от которых автор отталкивается. Это «необщее» — результат обобщения, так сказать, второй степени. «Необщее» в скальдической поэзии определяется только конкретной ситуацией. Оно результат того, что автор еще не способен на художественное обобщение. Авторство еще как бы неполноценно: оно направлено на изощренную разработку формы, в известной мере независимой от содержания, на словесное орнаментирование, внешнее по отношению к тому, о чем идет речь. Но такое отношение автора к форме — это лишь обратная сторона его отношения к содержанию. Содержание не выбрано им, а предопределено действительностью. Поэзия для автора скальдических стихов — это способ констатации фактов, лежащих вне сферы его творчества. Но это не потому, что у него нет «поэтической фантазии». Он неспособен на художественный вымысел потому, что не может отличить его от обыкновенной лжи. Его авторское сознание еще не поднялось на ступень, на которой возможен сознательный отбор фактов действительности, их обобщение и преобразование в художественное произведение. Его творчество связано по рукам и ногам фактами необобщенной действительности.