Ни одно из произведений Тоурберга нельзя назвать ни романом, ни повестью, ни рассказом. Все они — как бы фрагменты чего-то большего, что, однако, едва ли вообще может быть написано одним человеком. В произведениях Тоурберга, в сущности, нет и литературных персонажей. Лица, о которых он рассказывает, — это люди, встречавшиеся ему в жизни. Невозможно пересказать все, о чем говорит Тоурберг в своих произведениях. В них находит место и его увлечение всякими точными измерениями, и страстная пропаганда идей социализма, мира и дружбы между народами, и увлечение эсперанто, и страсть к народным сказкам о привидениях и чудовищах. Но он не считает нужным непременно перерабатывать идейный материал в художественные образы. Для доказательства того или иного положения он приводит целые страницы из чужих произведений, статистические данные и т. п. Он не останавливается и перед тем, чтобы вставлять в свои произведения анекдоты, фольклорные записи и т. п. Все это проявление прямолинейного и бесхитростного отношения к литературе, безыскусной правдивости, характерной для «саг об исландцах».
Но как и в современной исландской культуре, в творчестве Тоурберга Тоурдарсона сочетаются совершенно разновременные плоскости. Есть в его творчестве и чисто современная черта: изощренная ирония, ироническое изображение самого себя. Он рассказывает о себе, как о ком-то постороннем. Поэтому он называет все своими именами, не боится показывать себя в таких положениях, в которых человек обычно не хочет, чтобы его видели, глумится над собой, нарочно ставит себя в смешные и неловкие положения. Но тут же наивно похваляется, как например в заключительных строках своего лучшего и наиболее иронического произведения «Чудак»: «Здесь кончается рассказ о Чудаке, великое изображение души, книга о борьбе беспомощного юноши во мраке мира, в его поисках мудрости, в заблуждениях любви, в унижениях бедности, — самое оригинальное и самое безупречно правдивое повествование из написанных на исландском языке».
Ирония все время переплетается в произведениях Тоурберга с наивностью, грубая откровенность с восторженной романтикой, детская суеверность с трезвостью естествоиспытателя. В сущности, он рассказывает о себе так, как будто он сам свой вымышленный герой: ведь обычно, если автор делает себя героем произведения, он не называет себя подлинным именем, не сообщает своего подлинного адреса и номера телефона, не рассказывает о себе так откровенно, как это делает Тоурберг. Кроме того, если бы он изображал себя, то едва ли была бы возможна такая объективность и такая ирония. Наконец, невероятно, чтобы писатель XX в., воодушевленный передовыми идеями своего времени, атеист и коммунист, верил бы в привидения так по-детски, как верит в них герой произведений Тоурберга, носящий его имя. Поэтому, подобно тому, как современные исследователи «саг об исландцах» ставят вопрос о том, существовали ли в действительности персонажи «саг об исландцах», можно было бы поставить вопрос: не является ли Тоурберг Тоурдарсон, о котором говорится в произведениях, подписанных Тоурбергом Тоурдарсоном, литературным персонажем, вымышленным героем какого-то замечательного, хотя и неизвестного автора, который называет себя именем своего героя? Во всяком случае, произведения Тоурберга заставляют снова и снова задумываться над проблемой, которая кардинальна и для «саг об исландцах», а именно — над проблемой правды и вымысла в литературе, и с недоумением убеждаться в том, что в литературе правда — это разновидность вымысла.
Сказка[46]
«Немало узнает об исландской культуре прошлых веков тот, кто углубится в исландские народные сказки, хотя бы он не прочел ни одного исторического исследования об этом времени. Возможно, правда, что краски на картине, которую он получит, будут не совсем натуральные, суеверие окажется преувеличенным, и он увидит больше привидений и мертвецов, чем видели люди того времени. Но в большинстве народных сказок говорится о сверхъестественном, таковы их природа и тематика, и это должно отразиться на даваемой ими картине исландской культуры. Тем не менее картина эта широка и глубока».
Никакой другой литературный жанр не имеет в Исландии таких глубоких корней, как народная сказка. Но, как все в Исландии, исландская народная сказка очень своеобразна. Прежде всего, если сказка — это рассказ о событиях, который не претендует на достоверность, то большинство исландских народных сказок — это не сказки, так как они претендуют на достоверность, они рассказываются так, как будто рассказчик верит в то, что они правда, и раньше в самом деле все в это верили. Дело в том, что большинство исландских народных сказок — это так называемые сказки-былички, или сказки-бывальщины, т. е. наиболее архаичный вид сказок. В сказках-бывальщинах, в отличие, например, от волшебных сказок, трафаретом служит не сюжет, не последовательность мотивов, а только свойства того сказочного персонажа, о котором рассказывается. Поэтому такая сказка дает очень большой простор для творческой фантазии. Встреча со сказочным персонажем может происходить в самых различных условиях и самым различным образом. Более пли менее одинаковыми остаются только свойства этого персонажа. Вместе с тем в сказке-бывальщине всегда рассказывается о том, что произошло с конкретным лицом в конкретном месте. Поэтому такие сказки всегда особенно тесно связаны с бытом народа и страной, в которой он живет, другими словами — они реалистичны, в той мере, в какой сказка вообще может быть реалистична. По-видимому, именно этими свойствами сказок-бывальщин объясняется то, что у исландского народа, с его страстью к литературному творчеству и склонностью к историзму и правдивости, эти сказки заслонили все остальные виды народных сказок.
46
Литература об исландских народных сказках невелика. Основные работы о них принадлежат профессору Эйнару Оулаву Свейнссону: