В исландских сказках-бывальщинах, как правило, сообщаются имена действующих лиц, их происхождение (иногда даже генеалогия), их социальное положение, состав семьи, место действия — хутор, долина и т. д. Правда, бывает, что в разных вариантах сказки эти данные оказываются разными, а иногда и в самой сказке сообщается, что, по словам разных лиц, эти данные то одни, то другие. Если имя действующего лица в сказке не сообщается, то обычно это оговаривается: «Имя его не было названо», «его звали Торир, а имя жены его неизвестно», «как звали третьего сына, не сказано» и т. п. Обычны также оговорки, вроде «неизвестно, о чем они разговаривали», «встречала ли она его после этого, не сказано» и т. п. В той мере, в какой это необходимо для понимания действия, сообщаются разные сведения о данном хуторе, его истории или расположении, о погоде, обычаях и т. п.
Иностранцу многие из подробностей, сообщаемых в исландских сказках-бывальщинах, могут показаться излишними. Но, с точки зрения исландца, который, возможно, хорошо знает данную долину или даже данный хутор и т. д., именно подробности делают эти сказки «самым исландским из всего, что есть в Исландии». Сказки эти настолько тесно связаны с местностью, в которой происходит их действие, что многое в них становится понятным, только если путешествуешь по Исландии и видишь эти местности своими глазами в разное время дня и ночи и в разную погоду.
Исландский пейзаж и быт исландского народа никогда не бывают целью описания в сказке-бывальщине, они только как бы проглядывают сквозь действие. Но тем естественней они находят себе место в такой сказке и тем богаче и разнообразней они в ней представлены. Снова и снова упоминаются долины и горы, озера и реки, дожди и туманы, метели и вьюги, снова и снова говорится о том, что крестьянин косит траву, ищет овец, пасущихся в горах, рыбачит, едет на лошадях за сушеной рыбой в торговый поселок, собирает весной исландский мох в горах вместе с девушками, сидит вечером за работой в бадстове, что крестьянка доит коров или овец, убирает сено, прядет, убаюкивает ребенка, снимает с гостя промокшую обувь и носки, готовит пищу. Вся крестьянская страна, такая, какой Исландия была до самого недавнего времени, встает в сказках перед глазами того, кто их читает. Единственные не крестьяне в сказках — это пасторы, и о них, а также об учениках из епископских школ в Хоуларе и Скаульхольте в сказках часто идет речь. О купцах, всегда иностранцах, говорится в сказках гораздо реже — их было ничтожно мало, и они жили только в торговых поселках.
Исландские народные сказки — это, конечно, устная крестьянская традиция. Но в Исландии никогда не было пропасти между народом и учеными людьми, и в Исландии устная крестьянская традиция не противоположна книжной, письменной традиции. Поэтому роль книги и письменности значительна в исландских народных сказках. Не случайно в них нередко упоминаются книги и письма. В сказках о колдунах большую роль играют магические книги «Серая Кожа», «Красная Кожа» и т. п. В одной сказке о великане крестьянин записывает его имя, чтобы не забыть его. Нередко упоминаются в исландских народных сказках псалмы и римы. Очевидно, конечно, что исландские народные сказки испытали влияние древнеисландских саг. Ведь списки с древних саг всегда были широко распространены в Исландии. Влияние саг сказывается и в стремлении сказок к достоверности, и в обилии собственных имен и всяких точных сведений, и в использовании определенных мотивов в сказках. Часто вообще неясно, что в сказке устная традиция, а что прочтенное и потом ставшее устной традицией. Влияние саг сказывается кое в чем и в стиле сказок. Наконец, сама запись народных сказок происходила в Исландии не так, как в других странах. Сказки знаменитого собрания Йоуна Ауртнасона, которое он издал в 1862–1864 гг., посвятив его Якобу Гримму, были записаны не самим издателем, а грамотными людьми с разных концов Исландии — крестьянами и пасторами, мужчинами и женщинами. Лучшие из таких записей Йоуну вообще не приходилось править. Только в некоторых записях ему приходилось немного править стиль. В результате, сказки, собранные им, оказались в общем ближе к устной традиции, чем сказки, которые в ту же эпоху собирались в других странах.