Несмотря на преимущества багдадского коллекционного проекта, приток иностранных текстов в конечном итоге привел к обратной реакции. Не только император Юстиниан с его эдиктами против языческих учений был обеспокоен существованием языческих традиций; исламские ученые тоже были обеспокоены, и по схожим причинам: проблема заключалась в том, как примирить монотеизм с языческими знаниями. Ислам теперь господствовал на огромной территории и стремился найти новообращенных. Его приверженцы не испытывали особых трудностей с такими работами, как геометрия Евклида или индийские методы расчета движения небесных тел. Но Аристотель создал систему мышления, включающую фундаментальные взгляды на природу Вселенной, объяснение того, почему все происходит именно так, как происходит, что могло рассматриваться как столкновение с основными догматами ислама (или, возможно, это была еще одна версия того, как Сократ вступил в конфликт с собственным городом за введение новых богов). Именно в этот момент на первый план выходит разница между более техническими формами знания и фундаментальными убеждениями, между "ноу-хау" и "ноу-хау".
Поборники багдадского проекта перевода не дрогнули, отчасти потому, что поняли: привнесение греческих знаний в Арабскую империю не ослабило ислам. Гарун аль-Рашид и его сын видели, что в конкуренции между различными религиями и философиями исламу нужны более острые инструменты, и они были готовы найти их либо в далеких странах, либо в интеллектуальных остатках прошлого. Существовала конкуренция между различными традициями знания; изучение того, что было создано более ранними культурами, добавило бы утонченности и силы нынешним культурам. Кроме того, существовало множество технических аспектов "ноу-хау" - формы аргументации, логическая последовательность, техника письма и мышления, - которые можно было передавать из одной культуры в другую. Инструменты мышления, ставшие доступными благодаря проекту перевода, помогли исламским священнослужителям и правителям вести дискуссии с представителями других религий.
Византия была поучительным примером того, как поворот вовнутрь и закрытие интеллектуальных возможностей сопровождает, а иногда и ускоряет упадок. Гарун аль-Рашид и аль-Мамун поняли, что если они хотят создать мировую империю, то не могут отгородиться от мира. (Византия пережила возрождение интереса к текстам классической древности через несколько столетий после эдикта Юстиниана, чему способствовала императрица Ирина, пришедшая к власти в 780 году и отозвавшая изгнанных ученых. Кроме того, можно было заработать на продаже копий классических текстов коллекционерам из Багдада).
Багдадский переводческий проект стал демонстрацией важного принципа в истории культуры: заимствование культурных продуктов может быть огромным источником силы. Вместо того чтобы ослаблять заимствующую культуру, заимствование может укрепить ее, снабжая культурными ресурсами, знаниями и навыками, которые теряются для тех, кто беспокоится о происхождении, праве собственности или идеологической чистоте.
Именно это непредвзятое отношение и превратило Аристотеля в фигуру, которая могла преследовать аль-Мамуна во сне. Пересказывая этот сон, реальный или выдуманный, халиф давал понять, что Аристотель был изгнан из Византии и нашел убежище в Багдаде, что арабы являются истинными наследниками Древней Греции.
ИБН СИНА (980-1037) никогда не рассказывал о своих снах, но, видимо, Аристотель снился ему часто, потому что он посвятил философу всю свою жизнь. Более известный на Западе под латинской версией своего имени - Авиценна, он вырос в городе Бухара на северо-востоке Персии (современный Узбекистан), в регионе, который его отец отдал аль-Мамуну. Как и большинство жителей этого региона, Ибн Сина говорил на персидском языке, но он приспособился к новым правителям, ведя большую часть своей письменной работы на арабском языке. Его образование и дело всей его жизни стали примером результата багдадского проекта перевода и показали, что можно сделать с накопленными благодаря ему знаниями. Ведь недостаточно было сохранить мудрость древней Греции, Индии и других традиций: эту мудрость нужно было переработать и адаптировать к новым обстоятельствам. Ее нужно было использовать.
Вначале Ибн Сина изучал Коран, что, согласно господствующему методу обучения, означало заучивание его фрагментов наизусть. К десяти годам он смог пересказать весь текст, что заложило основу для его последующего письма на арабском языке. Следующим шагом в своем образовании он был обязан торговцу, индийцу, который научил его арифметике. Затем ему повезло с наставником, который познакомил его с другими плодами багдадского переводческого проекта, который к тому времени был известен на арабском языке как фальсафа - адаптация греческого слова philosophia. Усвоение этих чрезвычайно разных традиций и способов познания было захватывающим для подростка Ибн Сины, но также и запутанным. В частности, он испытывал трудности с метафизикой Аристотеля, абстрактные рассуждения которого о причинах и следствиях казались ему интригующими, но за ними трудно было уследить. К счастью, он встретил книготорговца, продававшего трактат аль-Фараби, одного из первых самопровозглашенных исламских ученых-фальсафов, который объяснил Аристотеля своей арабоязычной аудитории.
Будучи начинающим ученым, Ибн Сина получил еще одну удачу, когда ему разрешили доступ в библиотеку местного султана. Местные власти по всему арабскому миру, в том числе и в Бухаре, подражали Багдаду с его концентрацией рукописей и ученых. Проект перевода распространился за пределы страны, охватив студентов в разных частях империи.
Багдадский проект перевода не только создал условия для обучения такого человека, как Ибн Сина; он также создал рынок для объяснения смысла всего этого нового знания. Один знакомый купец, которому всегда было интересно узнать о фальсафе, поручил Ибн Сине, еще подростку, написать краткое изложение и объяснение. Это задание продемонстрировало особый талант Ибн Сины: он показал, как различные традиции и способы познания могут сочетаться друг с другом. В последующие несколько десятилетий он стал великим синтезатором знаний. В процессе работы он разработал новую форму мышления.
Как раз когда Ибн Сина выполнял это первое поручение, мир вокруг него - его доступ к библиотеке султана, сеть его учителей в Бухаре - начал рушиться. Склоки между местными правителями привели к тому, что ему пришлось бежать. Остаток своей жизни он проведет, по сути, без гражданства, в поисках новых покровителей, которые могли бы обеспечить его комиссионными и доступом к книгам. Были периоды относительной стабильности, например, когда он мог жить и работать в Исфахане, но в целом его жизнь была отмечена бегством и тюремным заключением, а также отчаянными поисками безопасности. В конце жизни он страдал от изнурительной болезни, из-за которой ему было трудно писать от руки. Он записал эти переживания в краткой автобиографии, в которой также рассказал о своем образовании, но он отказывался зацикливаться на своих трудностях. "Необходимость вела меня", - вот все, что он мог сказать о том, что его гоняли из города в город, иногда спасаясь от беспорядков в последний момент. С этим ничего нельзя было поделать, но и зацикливаться на этом не стоило. Единственное, что имело значение, - это фальсафа.
На протяжении всей своей многогранной жизни Ибн Сина не переставал читать, учить и писать. Уже в раннем возрасте он задумался о том, как можно объединить различные традиции и отрасли знания. Для этой задачи Аристотель был идеальным проводником, потому что в некотором смысле именно это Аристотель и сделал, и именно поэтому его называли просто философом; он создал систему мышления, которую разработали ученые в Александрии, прежде чем она дошла до Ибн Сины. Такая система была именно тем, в чем нуждалась концентрация знаний в "Хранилище мудрости" , способ классификации и интеграции того, что в противном случае было бы просто мешком исторических курьезов.