Кебра Нагаст рассказывает другую историю. В ней говорится, что речь идет об эфиопской царице, которая позволила обнять себя царю Соломону и к моменту возвращения домой родила от него ребенка. Когда их сын, Менелик, достиг совершеннолетия, царица отправила его в Иерусалим вместе с кольцом, подаренным ей царем Соломоном, чтобы Менелик был опознан своим отцом. Верный своей хваленой мудрости, царь Соломон узнал Менелика, принял его как своего сына и даже объявил его своим официальным первенцем, что означало, что Менелик в конечном итоге унаследует царство и будет править израильтянами.
Но Менелик не хотел править в Иерусалиме; он хотел вернуться домой к своей матери. С неохотой Соломон отпустил сына и дал ему в сопровождение группу молодых людей, своего рода почетный караул, состоящий из сыновей самых знатных семей Иерусалима. Сыновья чувствовали себя несколько неуютно из-за того, что их отослали, и, возможно, от обиды или чтобы унести с собой что-то из дома, задумали украсть Ковчег.
Через несколько дней после отъезда Менелика и его свиты Соломон заметил кражу и послал за ними воинов. Но они опоздали. Ковчег дал Менелику и его спутникам крылья, что позволило им благополучно прибыть в Эфиопию, где Менелик был коронован как царь. Все это вполне может объяснить, почему Ковчега не было в храме, когда Иерусалим был разрушен сначала Навуходоносором, а затем Титом. Он спокойно простоял в Аксуме, столице Эфиопии, в течение многих веков.
Кто мог написать такой необычный и гениальный текст? Сохранившаяся версия текста использовалась и пропагандировалась при царе Амда Сейоне, или Сионском столпе (1314-44), но, скорее всего, она опиралась на более ранние версии и материалы. В отличие от более отдаленных предшественников, Амда Сейон утверждал, что является потомком царя Соломона, и Кебра Нагаст была средством, с помощью которого он подкрепил эту родословную. Но этот текст сделал гораздо больше, чем просто подтвердил его царскую родословную. Он дал различным языковым группам и племенам, населявшим высокогорные равнины Эфиопии, общее представление о прошлом; Кебра Нагаст означает "величие царей", но его целью было утвердить величие Эфиопии. Успех Соломоновой династии в Эфиопии является хорошим примером силы общей основополагающей истории, которую составители этого текста, возможно, почерпнули из своего собственного источника - еврейской Библии.
Рассказывая историю о краже Ковчега, Эфиопия связала себя с еврейской династией, заявив о прямом происхождении от нее, что подкрепляется историей династической преемственности, гораздо более конкретной, чем просто перевод текстов или импорт артефактов. Кебра Нагаст не одинок в своем стремлении к подобной культурной трансплантации или передаче: Вергилий объявил основателем Рима троянца Энея, а персидская "Книга царей" утверждает, что Александр Македонский был тайным ребенком персидской принцессы и поэтому должен быть прославлен как персидский царь по имени Искандар. Кебра Нагаст просто идет на шаг дальше, объединяя династическое происхождение с кражей Ковчега. Это позволяет Эфиопии заявить о библейском происхождении и перенести религиозный центр тяжести из Иерусалима в Аксум. Кебра Нагаст - захватывающий пример того, что можно назвать стратегическим заимствованием, замаскированным под кражу.
Другим примечательным моментом в этой истории является тот факт, что Кебра Нагаст не использовалась эфиопскими евреями, которые могли бы по понятным причинам претендовать на тесную связь с Иерусалимом. Им пользовались эфиопские христиане. Похищенный ковчег - это фундамент, на котором построено эфиопское христианство.
Кебра Нагаст является хорошим напоминанием о том, что культурные заимствования происходят во всех сферах смыслообразования, от философии и литературы мудрости до искусства и религии. Нигде это не проявляется так ясно, как в случае с самим христианством. Изначально христианство было ответвлением иудаизма, продуктом волны мессианского иудаизма, одним из примеров которого был Иисус из Назарета. Иисус научился читать еврейскую Библию и видел себя в свете этого древнего текста Мессией, предсказанным пророками. В течение столетия после его смерти последователи Иисуса медленно отдалялись от основного течения иудаизма и в конце концов порвали с ним под руководством Павла, дав начало новой религии. Но разрыв не был абсолютным. Иисус, в конце концов, рассматривал свою собственную жизнь как исполнение еврейской Библии. Создание нового Писания, которое послужило бы основой для новой религии, никогда не пришло бы ему в голову. Фактически, он не написал ни одного слова. Только после его смерти последователи записали истории о его жизни, к которым добавились письма и другие тексты от людей, никогда не знавших исторического Иисуса лично. В конечном итоге эти тексты стали новым Священным Писанием.
Если еврейская Библия представляла собой лоскутное одеяло из текстов, собранных писцами в течение сотен лет и написанных на иврите, то новые рассказы об Иисусе были составлены за гораздо более короткий период и на греческом языке. Разница в стиле была не единственной проблемой. Среди новых рассказов об Иисусе было много не написанных очевидцами, и некоторые из них расходились во мнениях по существенным вопросам. Христианские ученые решали эти проблемы на нескольких собраниях, называемых Соборами, которые проходили по всему Ближнему Востоку, где они решали, какие тексты об Иисусе следует считать подлинными, а какие - не подлинными или апокрифическими, как они должны быть расположены и как их следует интерпретировать (подобно советам, которые проводились последователями Будды после его смерти). Ученые не всегда сходились во мнениях, что приводило к резким разногласиям и даже к появлению отколовшихся сект. Различные соборы пытались разрешить эти споры и преодолеть разногласия, но не всегда успешно.
Другая проблема заключалась в том, как этот новый канон текстов должен соотноситься со старым. Решением стало переименование еврейской Библии в Ветхий Завет, а христианского канона - в Новый Завет. Несмотря на разницу в возрасте и стиле, эти две группы текстов должны были быть сшиты так, чтобы христиане могли чувствовать себя связанными с верой исторического Иисуса, а также с его еврейской Библией, и в то же время знать, что эта Библия служила лишь фундаментом, на котором они построили другую религию.
Работу по сшиванию двух текстов воедино взяли на себя комментаторы, которые прочесывали еврейскую Библию в поисках фигур и образов, которые можно было бы рассматривать как предвосхищение христианства. Благодаря изобретательности этих толкователей, живших в таких местах, как Александрия, Иерусалим и Антиохия, а также дальше на восток (в том числе в несторианском монастыре к югу от Багдада, где монахи позже переводили греческие тексты на арабский), эта работа увенчалась успехом к удовлетворению христиан.
Именно в таком контексте христианство достигло Эфиопии, где-то в четвертом веке, вероятно, через Сирию. Частично лярная ветвь христианства называлась миафизитской, приверженцы которой верили, что во Христе человеческое и божественное составляли единую природу, в то время как ортодоксальные христиане настаивали на том, чтобы две природы были различны. Кебра Нагаст - миафизитский текст, но это не главная причина его значимости. Его гениальность заключается в том, что он придумал другой, и во многом превосходящий, метод соединения Ветхого и Нового Заветов.
Кебра Нагаст перемещается вперед и назад между историями из Ветхого Завета и Нового Завета, сплетая эти два текста воедино, используя некоторые толкования, сделанные комментаторами по всему Ближнему Востоку. Кебра Нагаст устанавливает эти связи не через комментарии, а через повествование. Адам описывается как царь, изначальный монарх, от которого произошли все будущие цари, включая царя Соломона. Соломон рассматривается как христоподобная фигура, и многие эпизоды из еврейской Библии характеризуются в христианских терминах, например, избавление Даниила из львиного логова как своего рода воскрешение. Другие фигуры из еврейской Библии, рассматриваемые в явно христианском свете, - это Ной, Самсон и Моисей. Таким образом, Кебра Нагаст постоянно перемещается между эпизодами, основанными на Ветхом и Новом Заветах, используя последний как линзу, через которую можно увидеть первый.