Они делали это в сложнейших условиях. Помимо порабощенного населения, на острове жили свободные цветные люди, которые иногда владели собственными плантациями; так называемые "мелкие белые", французские колонисты без крупных владений; и, наконец, крупные владельцы плантаций. (Креолы - это термин, используемый для обозначения людей, родившихся на острове, в основном белых, а также некоторых людей смешанной расы). По мере развития революции росло число маронов - порабощенных людей, сбежавших с плантаций и образовавших поселения во внутренних районах страны. У каждой группы были свои интересы и свои изменчивые союзы. В самой Франции ситуация была не менее сложной. Несмотря на то, что основными помещиками были французские аристократы, чье господство теперь оспаривалось, сами буржуазные революционеры часто получали большие прибыли от колоний и не были заинтересованы в ликвидации института рабства и колониальной эксплуатации. Небольшая группа революционеров под названием "Друзья негров" требовала расширения прав гражданства, но только для включения в него свободных людей смешанной расы.
К этой сложной паутине добавились международные группы давления, преследовавшие различные цели. В Великобритании аболиционисты требовали отмены рабства, но с ужасом смотрели на нападение на французского монарха. Вокальные группы в штатах Новой Англии и Нью-Йорка также выступали за отмену рабства, но им противостояли те, кто наживался на нем, как в северных городах, так и в южных штатах. Испания, придерживавшаяся монархических взглядов, не одобряла посягательства на монархию во Франции, но искала любую возможность ослабить хватку Франции на ее самую прибыльную колонию. Все эти группы поддерживали различные войска на Сен-Домингу, иногда деньгами, иногда поставками оружия и обмундирования, иногда высадкой военных советников, что привело к постоянно меняющемуся лоскутному одеялу союзов.
Л'Увертюр и другие лидеры быстро поняли, что им нужны более надежные союзники; союз с испанцами, которые поддерживали рабовладельческую экономику и монархию, противоречил фундаментальным ценностям восстания. Между тем, восстание росло в размерах и уверенности, и именно в этот момент, в 1793 году, Л'Увертюр решил отказаться от своей старой личности и имени, которые были продуктом плантационной системы, и искать новые пути.
Чтобы отметить эту новую личность, он выпустил обращение:
Братья и друзья. Я - Туссен Л'Овертюр, мое имя, возможно, известно вам. Я решил отомстить. Я хочу, чтобы свобода и равенство воцарились в Сен-Домингю. Я работаю, чтобы воплотить их в жизнь. Объединитесь с нами, братья, и сражайтесь с нами за одно дело и т.д. Ваш покорный и покорнейший слуга.
ТЮССЕН Л'УВЕРТУР, генерал армий короля, для общественного блага.
Месть - это то, о чем Л'Увертюр говорил с самого начала, но язык свободы и равенства был новым. Ему нужно было пройти по тонкой грани. Назвав себя "генералом", работающим в "войсках короля", он дал понять, что не намерен отбрасывать монархию или свое отношение к Франции, но, говоря о "свободе", "равенстве" и "общественном благе", он использовал термин, распространенный среди французских якобинцев, чтобы сформулировать свои собственные амбиции. Это роднило его с Просвещением.
Новый язык Просвещения прозвучал, прежде всего, в американской Декларации независимости (1776) и французской Всеобщей декларации прав человека и гражданина (1789), которые использовали язык естественных прав, применимых ко всем, универсально. Больше никаких особых привилегий. Эти идеи не были, в простом смысле слова, причиной двух революций. Скорее, они использовались для оправдания, объяснения и понимания происходящих событий.
Как и действия, идеи часто имеют непреднамеренные или лишь смутно осознаваемые последствия, и идея естественных прав была одной из них. Мало кто из подписавших Декларацию независимости думал о том, что новый язык естественных прав будет распространяться на женщин и порабощенных людей. Учредителям не нужно было прямо говорить об этих исключениях. Они не рассматривались как исключения из правил; они понимались как естественные упущения, которые сами собой разумеются. Рабство, как и патриархат, было фактом жизни, частью социальной и экономической системы, которая обогатила Францию и тринадцать североамериканских колоний. Все это знали.
Но такие идеи, как "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах", первое предложение Всеобщей декларации, и "Мы считаем эти истины самоочевидными, что все люди созданы равными", как сказано в Декларации независимости, могут развить собственную динамику, превысить свою цель и быть использованы для новых целей. Это произошло потому, что декларации были услышаны не только людьми, которые знали, без необходимости говорить об этом, что женщины и порабощенные люди явно не входят в их число, но и такими людьми, как Л'Овертюр, которые применили их к себе.
Последствия этих действий и идей достигли кульминации через полгода после того, как Л'Увертюр изменил свое имя. 4 февраля 1794 года, а точнее, 16 числа Плювиоза II года - революционная Франция несколько раз меняла календарь, объявляя 1792 год первым годом революции и переименовывая месяцы - три делегата из Сен-Доминго предстали перед Революционным конвентом и были быстро приняты в его члены. Одним из них был Жан-Батист Миллс, свободный человек смешанной расы; вторым - Луи-Пьер Дюфай, белый французский колонист; а третьим - человек, изображенный на портрете, с которого началась эта глава, Жан-Батист Беллей.
Биография Белли в чем-то напоминает биографию Л'Увертюра. Согласно его собственному рассказу, он родился на Горе, острове у побережья Сенегала, был привезен на Сен-Домингю в качестве порабощенного рабочего и сумел выкупить свою свободу, возможно, благодаря навыкам, которые впоследствии помогли ему стать парикмахером. Сначала он поступил в военное подразделение, состоявшее из ранее порабощенных людей, и участвовал в нападении на Саванну, штат Джорджия, в 1779 году, где был ранен и отличился храбростью, получив почетное звание "Марс". После ухода из армии он вернулся к своей профессии мастера по изготовлению париков, став уважаемым членом сообщества вольноотпущенников и вольноотпущенниц. Как и Л'Овертюр, Белли купил и продал несколько порабощенных рабочих.
Хотя он не был активным военным революционером, как Л'Увертюр, Белли был выбран делегатом Революционного конвента. Во многих отношениях он был идеальным представителем: он был человеком, испытавшим на себе рабство; он сам владел несколькими порабощенными людьми; и он стремился отменить всю систему рабства, практиковавшуюся в Новом Свете.
16 числа Плювиоза он предстал перед Революционным конвентом в качестве первого чернокожего делегата. Его появление вызвало громкие аплодисменты. Дюфай, его белый коллега, произнес речь, взывая к собственным интересам революционной Франции, призывая ее сделать то, что до сих пор было немыслимо для большинства: объявить порабощенный народ Сен-Доминга свободным. Англичане, отметил Дюфай, планировали нападение на Сен-Домингю. Затем другой делегат, Левассер из Сарты, предложил отменить рабство в колониях. Другой, Лакруа, заявил: "Президент, не позволяйте Конвенту позорить себя длительным обсуждением". Вместо этого следует принять предложение путем аккламации. Предложение гласило: "Национальный конвент объявляет рабство отмененным во всех колониях. Вследствие этого он постановляет, что все люди, без различия цвета кожи, проживающие в колониях, являются французскими гражданами и пользуются всеми правами, гарантированными конституцией." Собрание встало в знак согласия, как записано в протоколе собрания, и "президент провозгласил отмену рабства, под аплодисменты и тысячи повторных криков "Да здравствует Республика! Да здравствует конвенция!" Между Л'Увертюром и Белли не было прямой связи, некоторое время они даже были на противоположных сторонах, но их действия и идеи заставили французских колонизаторов капитулировать.
Где зародились идеи, утверждаемые и развиваемые Л'Увертюром и Белли и звучащие сейчас в Конвенте? Ответ на этот вопрос приводит нас к бюсту, к которому прислонился Белли на портрете Жироде, бюсту в римском стиле с надписью Т. Рейналя.
ПАРИЖ, 1755 ГОД
Если вы были в Париже и искали новые идеи и людей, которые их отстаивали в 1750-х годах, лучшим адресом была улица Сент-Оноре, 372. Конечно, вы не могли просто прийти и позвонить в колокольчик. Вам нужно было приглашение, потому что по этому адресу проживала мадам Жоффрен, известная также как королева Сент-Оноре. В ее салоне собирались голодающие (и не голодающие) художники, иностранная знать, дипломаты, музыканты, философы и все, кто гонялся за последними сплетнями или новейшими идеями. Обеды по понедельникам предназначались для художников и поэтому были менее формальными; главные собрания происходили по средам, когда писатели, философы и другие распространители идей наслаждались пышным ужином и чтениями. Художник Анисет Шарль Габриэль Лемонье запечатлел памятный вечер 1755 года, изобразив около пятидесяти мужчин и женщин, элегантно одетых, собравшихся в комнате, увешанной картинами, и слушающих чтение трагедии полемического писателя и мыслителя эпохи Просвещения, выбравшего псевдоним Вольтер.